Но самое главное, мне уже озвучили, что ожидают от меня «особенных сверхурочных», и уж это явно не плетение косичек.
– Я не могу принять ваше предложение, – отвечаю я сдержанно, но чего мне это стоит…
– Не знаю, как много ты обо мне слышала, Варвара, – его тягучий низкий голос я могла бы счесть очень красивым, если бы не помнила его рык, и если бы не смысл слов, произносимых им. – Но я всегда получаю то, что хочу.
Разумеется, имя Воронцова в городе на слуху. Однако я никогда им не интересовалась, у меня совсем далекие от этого проблемы, знакомые любому, живущему на зарплату. Я даже не представляла, как он выглядит, искренне считая, что такой воротила – дядька в возрасте, а не молодой мужчина с кубиками пресса, пахнущий шафраном и кожей.
– Виктор Андреевич, – цежу я. – Ваше предложение мне не подходит по личным причинам.
– Я умею продавить свое решение. Хочешь на себе прочувствовать, как я это делаю?
Воронцов нажимает на кнопку селектора:
– Геннадий, подготовьте мне личное дело Варвары Тронь, – не сводя с меня насмешливого взгляда, требует он.
У меня опять потеют ладони. Что он задумал?
– А ты, Варвара, иди подумай и оцени мое предложение. Можешь попробовать что-то выторговать себе. Только не наглей. Отказ не принимается.
Глава 3
Оглушенная выхожу из кабинета директора, ощущая взгляд Воронцова между лопаток.
Весело ему. А мне вот не до смеха.
Геннадий, дожидающийся меня, смотрит подозрительно, но, что я натворила, не спрашивает.
Я возвращаюсь в торговый зал. Через пять минут начинается рабочий день, а меня вроде не отстраняли. Другие консультанты переглядываются при моем появлении. Я буквально чувствую, как их раздирает любопытство, но за два месяца я ни с кем не успела сойтись близко. Я возлагала большие надежды на корпоратив, но они рухнули, когда меня сначала допрашивала служба безопасности турбазы, а потом мы объяснялись со службой портье. Где уж мне было до командообразования.
А когда все закончилось, я под въедливым взглядом Воронцова собрала свои разбросанные вещи в рюкзак, и уже в сумерках покинула турбазу. Темнеет в декабре рано, а снега в этом году почти нет, поэтому путь мой пролегал как в фильме ужасов, в темноте среди голых деревьев, тянущих в черное беззвездное небо корявые ветви. И без того поганое настроение опустилось ниже плинтуса, и, вернувшись домой, я час проревела в ванной, пока мне не удалось убедить себя, что плакать из-за всяких зажравшихся богатеев – дело зряшное. К тому же, Тимка чувствует, когда меня что-то гнетет, и тоже начинает кукситься.
Я смогла успокоиться, хотя еще пару дней мысли возвращались к неприятным событиям. Нормальный человек посмеялся бы над этой ситуацией, но, видимо, Воронцов ненормальный. Его совсем другое забавляет.
Я только пришла в себя, и тут же новая встреча с этим типом бьет по голове.
Расставляя товар на полках, я подспудно жду, когда же наконец Виктор Андреевич нас покинет. Он же явно не уделяет этому магазину много личного внимания, раз продавцы его даже в болтовне ни разу не упоминали.
Но Воронцов не уходит, отчего в зале сохраняется некоторое напряжение.
Правда, пара девчонок, пошушукавшись, юркают в служебные помещения. Уж не знаю, на что они рассчитывают, но внимание женатого и неадекватного босса – это явно не то, что продвинет их по карьерной лестнице.
У меня на психе даже желудок болит, и я так и не смогла впихнуть в себя обед, хотя на перерыв сбежала из магазина в чайную напротив, где из окна следила, когда же свалит «хозяин» ко всем чертям.
А Воронцов, слово специально действует мне на нервы, и остается наверху. Интересно, вот директор пришел на работу и обнаружил, что его выселили, он где теперь обретается?
У меня вырывается нервный смешок. Весь день проходит на автомате. Невозможно работать в такой обстановке, хорошо еще, что я не за кассой.
Виктор Андреевич появляется перед нашими взорами незадолго до закрытия магазина.
Выйдя в зал, он прямиком направляется ко мне. Надеюсь, у меня не очень затравленный взгляд. Не хочу с ним разговаривать, а еще мне неловко, будто все вокруг знают, что он мне предложил.
– Варвара, – раскатисто начинает Воронцов и, не удержавшись, добавляет: – Тронь. Ты готова дать мне свой положительный ответ?
– Нет, – отвечаю я, понимая, что попадаю в словесную ловушку.
– Тебе надо еще время, чтобы смириться? – приподнимает он идеальные брови.
– Я уже сказала, что ваше предложение мне не подходит, – как же меня злит, что на наглость босса я вынуждена отвечать предельно корректно.
– И что же тебе мешает? Я не жмот, хорош собой, Эстель тебя ждет.
– Я замужем!
– Не ври, Варвара, – усмехается он. – Я же смотрел твое личное дело.
– У меня гражданский брак! – вру я.
– И давно? – иронично уточняет Воронцов.
– Год! – а что я могу еще сказать.
– Если он на тебе за год не женился, то и не женится. На кой хрен тратить на него время?
– Так и вы не женитесь! – киплю я.
Можно подумать, единственное, что нужно женщине – это штамп в паспорте.
– Зато я компенсирую тебе потраченное, заметь, с удовольствием время.
С удовольствием? Какое самомнение! Даже если не брать в расчет одну маленькую пикантную деталь моей жизни, я что-то не припомню особого восторга от того, как он лапал меня.
– Муж тоже компенсирует.
– Ну да, и поэтому ты, Варвара, горбатишься сменами по двенадцать часов? Что там за компенсация? Стихи? Ромашки?
– Виктор Андреевич, оставим этот разговор, – на выдохе говорю я, чтобы не закричать от его непрошибаемости и бесцеремонности. – Я свой ответ дала, заметьте, отрицательный. И за последние часы ничего не изменилось.
По мере моей короткой тирады, Воронцов хмурится.
Похоже, он всерьез не ожидал отказа.
– Ничего не изменилось, говоришь? – задумчиво произносит он, засовывая руки в карманы распахнутого кашемирового пальто, ценой в несколько моих зарплат. Покачнувшись на пятках, он делает пугающий меня вывод:
– Значит, стоит создать тебе новые условия. Теперь, Варвара, для тебя все изменится.
Глава 4
Очень не нравятся мне слова Воронцова.
Ничего хорошего я от него жду.
В смятении смотрю ему вслед, кусая губы.
– Варя, ты закончила? – окликает меня старшая по залу.
– Один стеллаж остался, я сейчас, – торопливо отзываюсь я.
Она неплохая, но дама с настроением. Не хочется ее злить, а то может поставить мне смены не в секции элитного парфюма, где чек дороже, а в массмаркет. Там, конечно, берут больше, но выгоднее продать один Том Форд, чем пять тушей Мэйбеллин.
– Поторопись, я домой хочу, – ворчит она в ответ, но вроде беззлобно.
Я тоже хочу, хорошо еще, что мама может вечерами забирать Тимошку из сада.
Магазин закрывается в восемь. Пока все расставишь, пока сверишь, пока соберешься… Уже девять. А надо еще в магазин зайти.
Уже подходя к дому, кошусь на супермаркет, светящийся огнями невдалеке.
Нет, не пойду. Иначе, навьючусь как верблюд. Глаза всегда разбегаются: и то надо, и это. А потом по гололеду тащиться с тяжеленными сумками. Завидую тем, кто за рулем. Машина мне бы не помешала. Я и на права сдавала, хотя это было так давно, что кажется в прошлой жизни, но машина мне не по карману. А жаль. Секции, врачи, супермаркет…
Но чего нет, того нет.
Зайду в магазинчик у дома на углу.
И все равно это решение меня не спасает. Вроде и взяла всего ничего: молоко, ряжежнку, хлеб, творог, пачку пшенки, масла бутылку, а уже тяжело. А тут еще на глаза мандарины попадаются. Живо вспоминается запах в приемной. Аж слюна выделяется. Мандаринчики лежат такие нарядные, манящие. Но у Тимки диатез, а он точно захочет…
Махнув рукой попросила пару килограмм и еще бананов гроздь, чтоб ребенка отвлечь после пары мандаринов.
В общем, возвращаюсь я как обычно. С огромными пакетами, впивающимися до боли в пальцы, даже сквозь перчатки, и спину после дня на каблуках ломит, будто мне не двадцать четыре, а все семьдесят.
