Но я уже была взрослой и понимала, что для мамы я как вечное напоминание о предательстве отца, поэтому в ее новой семье для меня никогда не найдется место. И я никогда не поеду жить в Ванкувер, разве что в гости. И то, если заработаю на дорогу.
Отца я навсегда вычеркнула из жизни. В свидетельстве о рождении в графе «отец» у меня стоял прочерк, наверное мама таким образом пыталась надавить на папу. В итоге все оказалось только к лучшему, не пришлось унижаться и искать его через консульство. А отчество с Омеровны я сменила на Олеговну. Ясмина Олеговна Беляева, уже месяц как Батманова.
Я не злюсь на отца, просто его для меня больше не существует. Я ничего не взяла из его внешности, жгучего черноглазого брюнета. Смуглого, с белозубой улыбкой. По тем фото, что оставались у мамы, помню что он потрясающе красивый мужчина. Сейчас фотографий нет, мама их все уничтожила. И это тоже к лучшему.
Человек, способный предать, не заслуживает ничего, кроме забвения.
Негромкий стон выводит из полусна-полузабытья. Наверное я задремала по дороге. Поднимаю голову и вижу устремленные на меня поверх кислородной маски злые глаза Жанны.⠀
***
Яся
Негромкий стон выводит из полусна-полузабытья. Наверное я задремала по дороге. Поднимаю голову и вижу устремленные на меня поверх кислородной маски злые глаза Жанны.
Рука взлетает к маске, сдвигает ее в сторону, и из-под нее доносится громкий свистящий шепот, пробирающий до дрожи:
— Что она здесь делает? Что здесь делает эта тварь?
— Успокойтесь! — к Жанне бросается медик, он пытается вернуть маску обратно, но та упирается и продолжает сипеть.
— Это она! Она меня толкнула! Она захотела убить моего ребенка!
— Прекратите, вам нельзя кричать. Успокойтесь и дышите, у вас низкая сатурация, — голос медика тонет в громком шепоте, переходящем в хрипы.
— Ты за все заплатишь, мой отец тебя засадит за решетку, будешь сидеть пожизненно. И не надейся, что Мир за тебя заступиться. Он женился на тебе из-за контракта, а теперь выбросит тебя на ту же помойку, где и подобрал.
Медик с опаской косится, а мне хочется исчезнуть, испариться. Закрываю ладонями уши, приказываю себе успокоиться. Я ни в чем не виновата. Она лжет о Дамире. Это неправда, он влюбился в меня. Влюбился...
— Он не собирался спать с тобой, дура! Он не хотел тебя, ты обманом затащила его в постель! Ты вообще не в его вкусе, облезлая тощая моль! — пробивается сквозь прижатые к ушам ладони, и щеки вспыхивают как спички.
«Она снова тебя провоцирует, выводит на эмоции, — мысленно твержу себе, заглушая несмело звучащий внутри голос. — Не ведись, Яся, не поддавайся. Дамир раньше любил брюнеток, до тебя. Он так говорил. А увидел тебя и пропал».
Я прогоняю все сомнения, которые подняла в моей душе Жанна. Она как раз яркая и эффектная, наверное она могла бы понравиться Дамиру. Но ведь ему никто не мешал жениться на ней, зачем он тогда женился на мне?
Я влюбилась в него, наверное, как только увидела. Это было как помрачение, как вспышка. Увидела и пропала. Провалилась с головой в черный омут его глаз, в которых отражались огни светодиодной подсветки.
Но я никогда, ни при каких обстоятельствах не призналась бы ему в своих чувствах. Ни за что и никогда.
Я со своими самыми близкими подругами не делилась. А с Батмановым даже поздороваться нормально не могла, у меня вечно голос пропадал.
Да я посмотреть на него боялась! Кто он, а кто я. Владелец текстильной компании и студентка факультета технологии и дизайна, которая мечтает стать дизайнером одежды, а после лекций подрабатывает «вешалкой» в фотостудии.
Пусть даже если это не просто студия, а крупнейший продакшн страны, специализирующийся на e-commerce съемках. Для Батманова я была рядовой «вешалкой» для одежды, я сама слышала, как он нас так называл.
Внутренний голос хоть и с трудом, но все же пробивается наружу и пытается до меня достучаться. И от этого у меня по телу волной пробегает дрожь.
А что если Жанна не лживая стерва, а просто стерва? Если на секунду допустить, что она говорит правду? И от такой правды сразу хочется заскулить, поджав хвост.
Сдавливаю голову руками, словно надеюсь, что она треснет как арбуз, и тяжелые мысли сами повалят прочь через образовавшиеся щели. Но сомнения уже подняли со дна души весь мул, который там скопился.
Где Дамир? Почему он мне не звонит?
Машина скорой помощи тормозит у крыльца больничного корпуса. Отнимаю руки от ушей. Жанна уже угомонилась, или отключилась, я не знаю. Я на нее не смотрю.
Вижу в окно, как на больничный двор заезжает машина охраны. За рулем Егор, рядом с ним Илья. И мне становится чуточку легче.⠀⠀
— Егор, Илья, вы связывались с моим мужем? — бросаюсь к парням, выбирающимся из машины. Они украдкой переглядываются, Егор с преувеличенной готовностью отвечает:
— Дамир Даниярович скоро будет здесь. Он вызвал адвоката, тот уже в дороге.
— Вы с ним говорили? — хватаю его за рукав. — Почему он мне не звонит? Я набирала, но он вне зоны доступа.
Парни снова нерешительно переглядываются, на этот раз открыто.
— У Дамира Данияровича очень важное совещание. Как только он освободится, сразу приедет, — на одном дыхании выдает Егор.
— Давайте мы отведем вас, Ясмина, — Илья осторожно касается локтя, и я потерянно киваю.
Мы проходим в приемный покой, медсестра с уставшим лицом записывает мои данные под диктовку Егора.
— Сейчас вас осмотрит доктор, — говорит она, не поднимая головы от бумаг. — Жалобы есть?
«Я беременная», — хочу сказать, но пересохшее горло не дает издать ни звука.
— Ясмина Олеговна очень испугалась, — говорит за меня Илья.
— Так и запишем, — кивает женщина, — пребывает в состоянии аффекта.
— У меня колено стерто, — показываю счесанную коленку, — и на руках вот тоже синяки. Меня с лестницы чуть не столкнули.
Медсестра поднимает глаза и озадаченно меня разглядывает.
— Так вы подрались, что ли?
— С кем? — непонимающе оборачиваюсь на дверь.
— Ну с той, что в гинекологию повезли.
— Н-нет, — вожу головой со стороны в сторону, а у самой начинают дрожать колени.
Если в гинекологию, значит Жанна действительно беременная. В этом она не наврала. Тогда какие гарантии, что не наврала и в остальном? Что все ее слова, которые казались мне лживыми бреднями, вдруг окажутся правдой?
Что мне тогда делать?
— Батманова? Проходите, — в холл приемного покоя выглядывает высокий мужчина в медицинском халате. — А вы пока погуляйте, молодые люди.
Охранники с недовольными минами выходят на улицу, а я иду в кабинет за доктором.
— На что жалуетесь?
«На Жанну, — хочется сказать, — и на мужа. Кто-то из них меня обманывает».
Но вслух я рассказываю, что меня только что чуть не столкнули с лестницы, и показываю свои ссадины и царапины.
Доктор понимающе мычит, подробно все записывает, делает фото счесанного колена и синяков. Расспрашивает о самочувствии, мерит давление и пульс, слушает, есть ли хрипы. И все это время я мучительно борюсь с собой, сказать или не сказать о беременности.
На лбу у меня ничего не написано, анализы сдавать меня пока не заставляют, тест на беременность тоже делать не говорят.
И если с утра, сделав тест, я сгорала от нетерпения, так хотелось поскорее рассказать все Дамиру, то сейчас все поменялось на сто восемьдесят градусов. Единственное, я волнуюсь, все ли с ним хорошо, с моим малышом. Все-таки, я очень сильно испугалась.
— Можете идти, — показывает на дверь доктор, — у вас нет показаний к госпитализации. Вот возьмите заключение.
Я выхожу в холл, выглядывая охранников, как внезапно со стороны лестницы раздается шум. В холл вваливается толпа мужчин, большинство из которых медики. Мужчины ожесточенно спорят между собой на английском языке, и мне бросается в глаза один из них.
Он самый высокий, самый плечистый, хоть по возрасту старше остальных. Он больше всех ругается и жестикулирует, при этом его английский явно оставляет желать лучшего. И элегантный костюм никак не вяжется с диким выражением сверкающих гневом глаз и лихорадочными пятнами на скулах.
