я могу подтвердить, что мисс Миллер — просто тень моей матери. Улыбка у нее милая, но пустая, но глаза — это всегда были ее глаза. В них нет и следа тепла.
Я киваю.
— Тогда я поужинаю в своей комнате.
Я не жду ее ответа, прежде чем уйти. Оказавшись в своей комнате, я мчусь в ванную и закрываю за собой дверь. Я практически срываю с себя одежду и в спешке иду в душ. Вода почти кипит, но я не могу заставить себя волноваться.
Настойчиво вытирая себя, я не останавливаюсь, пока моя кожа не покраснеет и не станет чувствительной к прикосновениям. Потом промываю между ног, там, где все еще болит и болит. Я остаюсь под струей воды, пока она не остынет, и только тогда выключаю ее и выхожу.
Вытершись полотенцем, я делаю шаг к зеркалу в полный рост и обнаженной встаю на весы. Я никогда не взвешиваюсь в одежде. Мне нужны цифры, чтобы точно отражать мой вес, а одежда потенциально может это обмануть. Мое сердце колотится в груди, и мое тело дрожит при мысли о том, что я могу посмотреть на неоновые цифры на стеклянных весах.
Все в порядке, мне просто нужно посмотреть вниз.
По моему телу пробегают мурашки, когда прохладный воздух ласкает мою кожу.
Я не могу этого сделать.
Зажмурив глаза, я делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание. Мои легкие расширяются, и я задерживаю дыхание, пока головокружение не охватывает мою голову, заставляя меня терять равновесие.
Только когда мое тело начинает раскачиваться, я выдыхаю, а затем делаю еще один резкий вдох, практически испытывая жажду кислорода.
Я осторожно смотрю вниз, и цифры на весах заставляют меня подавить рыдание.
Нет.
Как это возможно?
Слезы наполняют мое зрение, но я продолжаю смотреть на цифры, пока не перестаю их видеть. Как я набрала два фунта за день? Вчера я едва съела даже два кусочка еды. Я сегодня тоже ничего не ела.
Как? КАК?
Два фунта — это слишком много. Нет, полфунт – это уже слишком много. Я должна худеть, а не набирать вес. У меня должен быть идеальный вес для конкурса этим летом.
Моя мама всегда говорила, что люди не видят того, что у них внутри.
Они видят только внешний вид, наш образ и то, кем мы себя представляем. Нас сильно анализируют наши слова, форма и размер нашего тела. Нас судят, изучают и анализируют. Мы не что иное, как животные в лаборатории. Это просто человеческая природа, не так ли?
Наша ценность основана исключительно на том, что видят люди.
И что они видят?
Сосуд, который несет нас, тело, которое дышит, оболочка, которая ходит.
Это то, что они видят, и в этом моя ценность.
Где-то в глубине души я понимаю, насколько это неправильно. Но я поглощена своей одержимостью — быть совершенной. Чтобы выглядеть идеально.
В конце концов, я дочь своей матери. Люди смотрят на меня и видят, что кто-то контролирует ситуацию. Олицетворение красоты, и, видимо, это делает меня достойной.
Это моя ценность.
Мои глаза ловят отражение в зеркале. Моё отражение — моё бледное тело. Я раздутая? Мой живот выглядит слегка раздутым. Моя талия стала больше, а бедра кажутся толще, чем вчера. И моя грудь. Они не задорные — нет, у меня грудь слишком большая, слишком тяжелая, а наклоны непропорциональные. В моем теле нет ничего привлекательного.
Мои недостатки смотрят на меня через зеркало, и я борюсь с кляпом, чувством чистого отвращения, охватывающим меня.
Что со мной не так? Я недостаточно тренируюсь? Не достаточно очищаюсь? Я недостаточно контролирую свои побуждения?
То, что видят люди, — это идеальный фасад, который я им показываю. Красивая иллюзия того, кем является Райли Джонсон. На самом деле моя ценность — ценность распадающейся бабочки. Бесполезно и гротескно.
Моё тело — тонущий корабль, и я тону среди его обломков.
Я схожу с весов, избегая зеркала. Я машинально одеваюсь и иду обратно в спальню и обнаруживаю на тумбочке поднос с едой. Поднос с идеальными порциями еды. С точными калориями и белками, которые моя мать велела давать мне мисс Миллер. Моя мать контролирует каждый кусочек еды, которую я ем, — по крайней мере, она так думает.
В вызывающем молчании я запихиваю еду в рот. Точно зная, что буду делать потом. Слабительные средства на моей тумбочке практически издеваются надо мной. Я почти не пробую еду, почти не жую, просто заглатываю все в горло с помощью воды. Освободив поднос, я беру с тумбочки маленькую бутылочку с таблетками и иду в ванную.
Вот моя ценность.
Ничтожная и гротескная.
ГЛАВА 2
Грейсон - 15 лет (первый курс)
Наоми босиком ходит по гостиной, собирая на ходу свои разноцветные резинки для волос, прежде чем вернуться ко мне и бросить их мне на колени.
Я ухмыляюсь, точно зная, что она пытается мне сказать, даже не произнося ни слова.
— Ты хочешь, чтобы тебе сделали прическу?
Она кивает, на ее губах играет улыбка.
— Какие косы ты хочешь?
Мое сердце колотится в груди, пока я с нетерпением жду ее ответа. Всего лишь слово, дорогая. Одно слово, это все, о чем я прошу.
Она смотрит через мое плечо, избегая моего взгляда. И тут ее взгляд падает на нашу маму, которая спит на кровати в углу трейлера. Наоми смотрит на меня, ерзая с розовой резинкой для волос в руке.
Поговори со мной, пожалуйста.
Проходит минута, и когда она продолжает молчать, я понимаю, что, возможно, сегодня не тот день, когда я услышу ее голос. Она продолжает ерзать с резинкой для волос, но ее движения теперь более возбуждены. Ее губы сердито кривятся, и она смотрит на меня, нахмурив брови от сильного нетерпения.
— Ты не будешь со мной разговаривать, да? — Я спрашиваю, как подсказку. Ей стоит только сказать слово «нет», и этого будет более чем достаточно на всю оставшуюся мою несчастную жизнь.
Она протягивает руку вперед, махая резинкой для волос перед моим лицом. Например, спросить: «Ты собираешься заплести мне косы или нет?»
Такая нетерпеливая и нахальная девчонка.
— Иди сюда. Я всегда к вашим услугам, Ваше Величество. — Я поглаживаю место перед скрещенными ногами и жду, пока она сядет. Как только она прижимается к моим ногам, я передаю ей плюшевого мишку Мистера Снагглса. Мистер Снагглс был моим, когда я был в ее возрасте. И это был мой первый подарок Наоми, когда она родилась. Единственный настоящий «подарок», который я мог ей сделать. Плюшевого мишку стирали бесчисленное количество раз, и его цвет стал тусклым и безжизненным. Но Наоми очень к нему привязана. У меня не хватает духа забрать его, и я не думаю, что смогу себе позволить купить ей еще один.
Наоми слегка возбужденно шевелит мне, сигнализируя, что пора начинать.
— Да, да. Терпение — добродетель, Ваше Величество.
Моя
