Миллиардера, на самом деле.
Адам Данбар смотрит на меня с экрана. Он стоит на сцене, одетый в простые черные брюки от костюма и отглаженную белую рубашку. К воротнику рубашки прикреплен крошечный микрофон, а его взгляд сосредоточен на толпе. Даже название статьи впечатляет. Идеи Данбара поражают воображение на Сингапурской конференции по цифровизации политики в 2018 году.
Его борода гораздо аккуратнее, чем была вчера утром, подстрижена до короткой щетины. Темные волосы тоже короче и аккуратно поднимаются над загорелым лицом. Черты лица постарели.
Я просматриваю несколько других статей. Одна из них упоминает, как решение его компании запретить все разговоры о политике на рабочем месте привело к расслаблению среди рабочей среды. Несколько других технологических гигантов последовали их примеру, что привело к созданию более продуктивных комнат отдыха и менее спорных обеденных встреч.
Думаю, это очень разумно. Сосредоточено на конечном результате. Эффективно.
С каждой прочитанной статьей кажется все более странным, что я встретила его два дня назад через дорогу от дома моего детства. Состоялся реальный разговор, пусть и краткий.
— С тобой разговаривала настоящая легенда из реальной жизни, — говорю я Уинстону. — Даже заступился. Но тебе было все равно.
Уинстон иллюстрирует мысль тем, что не двигается ни на дюйм, зажав морду между передними лапами.
Чикагский вундеркинд продает половину своих акций Wireout, что является одной из самых высоких оценок технологической компании более чем за десятилетие. В результате продажи оценочная стоимость Wireout составляет 42 миллиарда долларов.
Глаза прочитали предложение один раз, затем дважды. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть в окно на обычный кирпичный двухэтажный дом через дорогу. У него красивое крыльцо, и я помню, как Эван однажды сказал, что там есть отличный подвал.
Но это пустяк для человека с такими деньгами.
Человека, которого Фэрхилл никогда не ожидал увидеть снова. Возможно, я знала его когда-то, но в каждой из этих статей становится совершенно ясно, что больше этого человека не знаю.
«Сахар в чашке», — сказал он вчера о горячем шоколаде Фэрхилла. Комментарий прокручивался в голове несколько раз. Он хотел что-то подразумевать? Что не следует его пить или что я должна подумать о весе?
Я качаю головой. Бывший парень делал подобные комментарии. И, конечно, я немного прибавила в весе за последний год. Мне не двадцать два, и я нахожусь на пике замедленного роста и занятий спортом в колледже. Но нравлюсь себе.
Все больше и больше с тех пор, как бывший ушел из моей жизни.
Даже если это еще одна область жизни, где я зашла в тупик. Раньше я увлекалась многими вещами, а сейчас работаю над статьями о Бикрам-йоге и «что выбор эмодзи говорит о его личности?» для веб-сайта, который с каждым днем становится все более устаревшим. Мне почти тридцать, а журналистским мечтам нечего противопоставить.
Я снова смотрю на противоположную сторону улицы. В доме темно, он единственный на улице, где нет рождественских украшений или огней.
Адам Данбар всего на четыре года старше меня.
— Я наверстаю упущенное, — говорю я, а затем смеюсь. Потому что, конечно, этого не сделаю. Через четыре года я все еще буду снимать квартиру, потому что не могу позволить себе купить собственную и встречаюсь с вереницей мужчин, которые слишком часто разговаривают со своими матерями.
Телефон вибрирует.
Эван: Я только что просмотрел расписание игр, которое ты прислала на Рождество. Отличная работа. Но нужно больше шарад. Я что-нибудь придумаю.
Я хмурюсь и отвечаю брату:
Холли: Я уже запланировала игру в шарады на рождественскую тематику. 26-го с кузенами.
Он присылает смайлик Санты.
Эван: Да, но Саре не очень нравятся шарады. Думаю, стоит добавить одну на Рождество, только для семьи. Что-нибудь простое, чтобы согреть ее. Я исправлю это.
Холли: Хорошо. Отличная идея.
Снова Сара. Милая, но невеста моего брата, а не моя. Эта мысль заставляет чувствовать себя виноватой, и я отбрасываю телефон. Наши рождественские традиции тоже меняются. Возможно, неуловимо, но это так.
Внизу открывается входная дверь, и я слышу знакомые голоса дам, живущих на нашей улице. Куча «привет», «хо-хо-хо» и «как дела», шуршание снимаемых курток.
Мама проводит встречу с книжным клубом Мэйпл-Лейн.
Я совсем забыла об этой традиции и на цыпочках закрываю дверь спальни.
Но голос снизу останавливает меня.
— Ты можешь поверить, что он до сих пор не включил гирлянды?
— Нет, — говорит другой голос. — Эвелин разговаривала с ним всего два дня назад. Он сказал «нет». Не привел абсолютно никаких причин для этого. Можешь в это поверить?
— Ну, — говорит мама. — Ему может показаться, что это займет слишком много времени.
— Слишком много времени? С его деньгами мог бы попросить кого-нибудь. Это разрушает улицу, когда один дом остается без рождественских огней. Джейн, ты не хуже меня знаешь, что все эти люди приедут в Фэрхилл на рождественскую ярмарку, и многие из них проедут мимо, просто чтобы посмотреть на наши украшения. Мэйпл-Лейн знаменита!
— Я знаю, Марта, — говорит мама. У нее терпеливый голос.
— Его отказ повесить несколько простых лампочек погубит нас всех!
Я усмехаюсь. Марта говорит так, словно мы в шаге от апокалипсиса, но это обычный «режим». Она была на грани апоплексического удара, когда мусорщик приболел на неделю.
— Ты не можешь поговорить с ним, Джейн? — произносит мягкий голос. — Хорошо его знаешь, не так ли? Твой мальчик всегда проводил время с Данбарами, пока они не уехали.
Мама вздыхает.
— Это было давно. Я могу спросить, но если он уже сказал «нет» Эвелин… Нет, есть идея. Моя дочь тоже выросла с ним. Раньше они были друзьями. Холли! Холли, ты там, наверху?
Я хватаюсь за дверной косяк. Пожалуйста, не надо.
Лестница скрипит, когда она ставит на нее ногу.
— Холли! У тебя онлайн-встреча?
— Нет! Я иду!
Спустя пятнадцать минут и три ободряющих похлопывания по спине я натягиваю зимние ботинки. Чувствую себя совершенно неквалифицированной, чтобы убедить владельца бизнеса-миллиардера, пожалуйста, купить рождественские гирлянды для его же дома.
Я смотрю в зеркало в прихожей. По крайней мере, волосы сегодня не собраны в пучок. Светлые пряди ложатся ровно вокруг лица, и они недавно вымыты, потому что я ответственный взрослый человек. Слой туши помогает, но не может полностью скрыть усталые глаза.
Я открываю дверь и бреду по утоптанному снегу. Дом Адама выглядит таким же спокойным и пустым, как всегда. Занавески есть только на нижнем этаже и на одном из окон второго этажа.
— Это всего лишь сосед, — бормочу себе под нос.
Я стучу в его дверь без венка.
Ответа нет. Я оглядываюсь через плечо и сразу же жалею об этом. Шесть любопытных дам столпились у окна гостиной, наблюдая за мной.
Аудитория.
Потрясающе.
Я стучу снова и покачиваюсь на каблуках. Подожду еще три секунды, а потом смогу пойти домой и сказать, что по крайней пыталась.
— Кто там? — зовет низкий голос.
— Холли!
Адам открывает дверь. Пот блестит на широкой груди и стекает по плоскому животу. На груди у него пучок темных волос, а ниже пупка одной линией исчезают в шортах.
Пресс, — я думаю. — У него есть пресс.
— Холли, — говорит он. Я поднимаю глаза. Темные волосы прилипают к лбу, и он вытирает их полотенцем.
В ушах Адама наушники.
— Прости, — говорю я. — Не хотела прерывать то, чем ты занимаешься.
Он поднимает один палец.
— Дункан, у меня тут кое-что произошло. Перезвоню через две минуты.
Я отступаю, качая головой.
— Не надо, — я открываю рот.
Но он вытаскивает наушники.
— Уже сделано. Извини.
— Нет, это я должна извиниться. Ты… работаешь?
Он проводит полотенцем по шее. Мышцы на его плечах перекатываются.
