Ознакомительная версия.
Платье Лола снимать не стала: слишком уж неприглядной была ее «шотландка». К платью она купила и туфли – французские лодочки, такие мягкие, как будто это были не туфли, а перчатки, – и сумочку, похожую на маленькую перевернутую пирамиду. Туфли были темно-оливкового цвета, а сумочка светло-зеленого: Лола вспомнила, как Роман сказал, что сумочка в тон туфлям – это идиотский предрассудок.
Алла Гербертовна дала ей деньги заранее. Это были непривычные русские рубли, поэтому, расплачиваясь, Лола не поняла, дорого стоили ее покупки или не очень. Да, в общем, ей это было не слишком интересно. Все эти красивые вещи – действительно красивые, этого невозможно было не понимать – она покупала словно бы не для себя. Ее, прежней и самой себе знакомой, больше не было, и ей казалось, что нет и ее новой – что вообще больше нет живой женщины Елены Васильевны Ермоловой, а есть только ее внешний облик, и этому облику она почему-то должна придать совершенную форму. А раз она всего лишь выполняет свой долг неизвестно перед кем, то и нечего размышлять, дорого это обходится или дешево.
Домоправительница ожидала ее в машине.
– Все? – спросила она безразличным тоном, когда Лола открыла дверцу. – Одно платье?
– И туфли, и сумка, – ответила Лола. – По-моему, речь шла только о сегодняшнем выходе. Или в течение вечера мне придется менять туалеты?
– Вряд ли, – пожала плечами Алла Гербертовна. – Впрочем, не знаю. Купите верхнюю одежду, – посоветовала она. – В вашем пальто ехать нельзя, а в платье холодно.
– Разве все это будет происходить на улице?
– Не знаю, – повторила Алла Гербертовна. – Ну, как хотите. У вас есть косметика?
– Раньше я ею не пользовалась. Не стоит начинать именно сегодня. К тому же я вряд ли сумею накраситься.
Накраситься она вообще-то сумела бы, потому что с самого детства видела, как работали театральные гримеры, но ей в самом деле не хотелось экспериментировать. В новом «ангеловом» платье она чувствовала себя совершенно свободно, но это еще не значило, что то же самое будет, если она сделает макияж.
– Все-таки купите духи, – сказала Алла Гербертовна. – Смотрите, какие подороже, а уж из дорогих выбирайте, какие вам подходят.
Смотреть, какие подороже, Лола не стала, рассудив, что дешевых духов в здешнем магазине быть не может, и просто выбрала узкий флакон с почти неуловимым запахом, который назывался «Зеленый чай». Название было написано по-французски, а чайный лист, нарисованный на шершавой коробочке, был такого же цвета, как ее глаза.
«А может, у меня и глаза теперь другие?» – подумала она, пряча духи в новую сумочку.
Но тут же отогнала от себя эти никчемно тревожащие мысли.
– Все-таки он в самом деле загадочная личность… Ну ты скажи, где он ее откопал? Ей-богу, в каком-нибудь подземелье выколдовал!
– Да брось ты – в подземелье! Может, в эскорт-агентстве нанял, с него станется. Он на всех плевать хотел, кого угодно сюда притащит и не поморщится.
– Может, и так. Молчит она, во всяком случае, как выдрессированная. И правильно, между прочим. Вон, Гришка Розенбург завел себе хохлушку… Видела? Красоты девка неописуемой, жопа, как у Мэрилин Монро, а рот откроет, сразу «шо?», «дак же ж» – ухохочешься. Он ей преподавателя сценической речи нанял, надеется хоть немного очеловечить.
– Эта вроде бы на хохлушку не похожа…
– Да, эту черт разберет, на кого она похожа. Ну Кобольд, ну дает! Неделю назад у него бабы не было, я тебе клянусь.
– Неделю! Чему ты тогда удивляешься? За неделю можно семь баб поменять, не то что одну найти.
– Вообще-то да, но он же интроверт.
Женщины у Лолы за спиной хотя и говорили негромко, но явно не слишком беспокоились о том, что она может их услышать. Их голоса если и не жгли ей спину, то все-таки пробегали по позвоночнику неприятными мурашками.
«И как они вообще догадались, что это он меня привел?» – сердито подумала она.
Сердилась она не случайно. Конечно, догадаться о том, кто именно привел ее на тусовку, было нетрудно, но так же нетрудно было понять, что этот мужчина не слишком дорожит ее обществом. Роман то беседовал с какими-то людьми, которым не считал нужным ее представлять – он вообще никому ее не представил, и Лола не знала, как ей к этому относиться: может, это считается правильным, ведь здесь все друг с другом знакомы? – то, отвернувшись, коротко разговаривал по телефону. А если и стоял рядом с ней, то обращал на нее не больше внимания, чем на всех остальных участников этого немноголюдного, но довольно шумного сборища.
Единственное, чему можно было порадоваться, это правильно выбранному платью. Как только Лола вошла в небольшое строение, похожее на черно-белый кубик, сложенный из спичек, она сразу поняла, как глупо выглядела бы, вздумай вырядиться в вечерний туалет. То, что все женщины, входящие в распахнутые двери, над которыми красовалась надпись: «Дача», одеты тщательно, было понятно. Но точно так же было понятно, как умело замаскирована эта тщательность. Впрочем, несмотря на маскировку, перепутать ее с небрежностью было так же невозможно, как перепутать дощатые двери этой «дачи» с обычными деревенскими воротами только потому, что те тоже сбиты из некрашеных досок.
Лола отошла подальше от обсуждающих ее дам, с трудом преодолев соблазн обернуться, чтобы рассмотреть, кто позволяет себе такие разговоры. Или чтобы по выражению их лиц понять, что такие разговоры – это здесь совершенно обычное дело.
– Скучаешь?
Кажется, Роман обратился к ней впервые за целый вечер.
– Нет. Почему ты решил?
– Потому что веселье на твоем лице как-то не читается.
– По-твоему, я способна только на веселье или скуку?
– У меня еще не сложилось определенного мнения о том, на что ты способна, – усмехнулся он. – Пока я вижу, что ты похожа на кого угодно, только не на таджикскую погорелицу.
– Ты видел много таджикских погорелиц?
– Не знаю, погорелиц или нет, но на ваших баб я за последнюю неделю нагляделся. Пока у вас там был, – пояснил Роман. – В глазах либо вековая униженная льстивость, либо униженная тупость такой же длительности. А ты похожа на внучку восточного шейха.
– Почему на внучку? – удивилась Лола.
– Ну, или на правнучку. Во всяком случае, выглядишь так, как будто от восточного шейха тебя отделяет как минимум одно поколение, родившееся и прожившее жизнь в Англии. И наблюдаешь ты за всеми, как хорошо воспитанная аристократка наблюдала бы за гулянкой горничных и шоферов: вид невозмутимый, но явно ждешь, когда все это убожество закончится.
Лола ждала, когда все это закончится, только оттого, что чувствовала себя в этой компании крайне неуютно. И совсем не по причине своего особого аристократизма, а ровно наоборот – потому что ей было тоскливо и неловко среди этих уверенных в себе, абсолютно раскованных людей, и неловкость была такой сильной, что немели ноги и плечи.
Ознакомительная версия.
