Ознакомительная версия.
– А все-таки хорошо, что ты не кинозвезда. Сейчас спешила бы на съемки куда-нибудь в Париж или Лондон. А я бы торчал тут один.
– Ты бы тогда был олигарх и торчал не тут, а на каком-нибудь совещании совета директоров твоего банка, – напомнила Женя.
– Да ну его, в такую жару, – засмеялся Тоша. – Знаешь, по-моему, мы все равно неплохо устроились.
– Значит, ты не только на войне можешь чувствовать себя по-настоящему счастливым? – лукаво спросила Женя.
– Не-а… Лишь бы у тебя находилось время на близость, и не только духовную. – Смеясь, он повалил молодую жену на кровать и набросился на нее с поцелуями.
На веранде тяжело заскрипело старое кресло. Бабка, поднимаясь, сгребла со стола карты и сурово выговорила Спиричеву-старшему:
– Давай-давай, Николаич, держи себя в руках, нервничай после расплаты.
Федор Николаевич, ругаясь, отсчитал проигрыш, и бабка, пряча купюры в карман засаленного фартука, произнесла:
– Пойду, что ли, ужин разогревать. А-то наши-то сейчас встанут, жрать захотят. Засранцы!
В тот день у меня было отличное настроение. Я подписала контракт с киностудией, по дороге дала интервью какому-то желтому изданию и совсем уже перед домом завернула в подпольное казино, где и спустила всю имеющуюся наличность. Этого мне показалось мало. Я наведалась в недавно приобретенную квартиру в спальном районе Москвы, где пахнущие свежей краской и лаком многоэтажки красовались среди специально высаженных, тоненьких еще деревьев, забрала все, что там лежало, заманчиво зеленея, и отправила туда же. Настроение совершенно не испортилось. В исступлении и ликующей радости я позвонила мужу и сообщила, что все кончено – мое терпение иссякло, выносить этот бешеный темп жизни я больше не в силах.
Я вскакивала в 6.30, едва продрав глаза, летела в фитнес-клуб (актерская профессия требовала от меня, при природной склонности к полноте, бежать очень быстро, чтобы оставаться на месте), затем занималась текущими делами: продлить страховку, купить продукты, собаке – прививку, матери – лекарства и т. д. При этом муж, не обнаруживший с утра под боком моей тушки, начинал трезвонить как заведенный. Он ехал в офис, чтобы чем-то занять себя, изображал там важное начальственное лицо, не забывая каждые полчаса припадать к телефонной трубке.
Я как раз в описываемое время должна была отправляться на очередные съемки, то бишь работать. А когда я работаю, меня лучше не беспокоить. Но он, добрая душа, сей факт игнорировал, воображая себя тайным родственником Дональда Трампа, жене которого трудиться необязательно. А я очень люблю свою работу… Почти так же, как себя. Себя я знаю чуть больше двадцати пяти лет. А учитывая, что своего мужа – чуть больше полугода…
Он звонил, обижался, великодушно прощал, снова звонил, приглашал в ресторан – там будут друзья, и надо их развлечь. Перед этим, дома, нужно выслушать, погладить рубашку, снова выслушать. А если вовремя этот поток сознания не остановить, муж станет нести полную околесицу. Я начну психовать. Я вообще всегда психую, когда мне стыдно. А за чужую глупость, произнесенную с гордо выпученным пузом, мне стыдно вдвойне. Значит, не усну. А завтра, не забываем, вставать в 6.30, завтра съемки – и это настоящая катастрофа. Если не высплюсь, то послезавтра вообще не усну, ибо послезавтра день икс – десятичасовой перелет через океан.
В общем, с меня всего этого цирка было довольно. Муж, однако, принять мои доводы отказался, отмел их все как бесполезный мусор, обозвал меня стервой и вышел на тропу войны. В этом я убедилась, когда обнаружила, что все мои кредитные карточки заблокированы, а замки в квартире (к слову сказать, купленной на мои деньги) сменены. Таким нехитрым способом пылкий супруг пытался сказать мне: «Вернись, я все прощу».
Однако получилось по-другому. Перелет пришлось перенести, и я пожаловалась на свои несчастья старому знакомому, выходцу с Кавказа, давно обосновавшемуся в Москве, а тот в качестве помощи предложил свести меня со своим молодым племянником, который, по его словам, знает, как защитить одинокую и растерянную девушку от зарвавшегося хама.
Итак, в назначенное время я пришла в кафе, и навстречу мне из-за столика поднялся юноша словно со старинной серебряной чеканки. В этом двадцатидвухлетнем чеченце, представившемся мне Дени, было все: горячие шальные глаза, резко очерченные скулы, черные жесткие, как свалявшийся каракуль, кудри, тонкий гибкий стан. Ну и какие там еще детали обычно фигурируют в классической литературе? Короче говоря, «чеченец бродит за рекою, господа»…
– Здравствуйте, меня зовут Олеся, Александр Мамедович вам, наверное, говорил о моих проблемах… – Я сбилась, ошпаренная его быстрым бешеным взглядом.
В этот раз Дени мало говорил, больше слушал и кивал, не сводя с моего лица обжигающе-черных глаз. Лишь когда я упомянула, что не могу попасть в собственную квартиру и кантуюсь у подруги, он коротко бросил, что скоро уладит этот вопрос.
В тот же вечер я, собрав немногие оставшиеся после разрыва с мужем вещи, переехала в квартиру, где обретались Дени и два его друга, такие же юные и горячие. Подруга, провожая меня, загостившуюся, с заметным облегчением, тем не менее охала и ахала, изумляясь, как это я не боюсь селиться с ватагой «черножопых бандюганов». Я же, немного знакомая с чеченскими традициями, объяснила ей, что за меня хлопотал старший родственник, пожилой уважаемый человек, и, стало быть, бояться совершенно нечего, никто и пальцем меня не посмеет тронуть.
Именно так все и вышло. Несколько дней я прожила в просторной трехкомнатной квартире, поддерживаемой джигитами в идеальном порядке. Мне выделили комнату, куда без стука никто не входил, и обращались со мной с подчеркнутым почтением. Я же, почувствовав себя защищенной, забавлялась, наблюдая за повадками молодых волчат, обещающих вырасти в опасных свирепых волков.
Вообще это житье-бытье очень напоминало мне юность, проведенную в институтской общаге: ребята жили дружно и весело, правда, в отличие от моих однокурсников почти не пили, в остальном же были обычными юнцами – немного ленивыми, немного беспечными любителями приврать и покрасоваться. У каждого имелось по обрезу, не говоря уже о другом распиханном по углам квартиры оружии, но моей жизни это не касалось. Все полубандитские сходки, выбивание денег из должников, решение чьих-то проблем проходили мимо меня. Их робингудство на кавказский манер, своеобразный кодекс чести, по которому запрещалось обижать слабых и невинных, а все шишки доставались только нехорошим людям (о том, кто дал им право делить людей на хороших и плохих, они не задумывались), существовало отдельно от меня.
Ознакомительная версия.
