Он подумает, что она ужасная любовница.
— Бар-ри, — выдохнула она. — Я… мне…
— Я знаю, что тебе нужно. — Его голос был гортанным, как и ее стон. — Мне это тоже нужно.
Она хотела сказать, что должна ответить ему тем же, а не быть такой жадной, но он начал делать что-то невообразимое своими пальцами, и она… забыла.
Барри наклонился в сторону, и Меган воспользовалась возможностью погладить его грудь, пройтись вниз по бокам и везде, куда могла дотянуться, и легкое покалывание, которое она испытывала, прикасаясь к нему, вызывало у нее восторг.
А потом Барри заполнил собой каждую ее клеточку, и она взорвалась, разлетелась на кусочки быстрее и сильнее, чем когда-либо раньше. Ее удивление было ничуть не меньше наслаждения, а Барри, жарко обнимающий ее, сладострастно покусывающий шею и что-то бормочущий, был таким… таким восхитительным…
Он оказался гораздо лучше, чем она ожидала. Великолепной технике, она считала, можно научиться, эмоциональной интимности — нет. Она наслаждалась его мастерством, когда Барри напрягся, пробормотав что-то подозрительно похожее на «я тебя люблю», и задрожал в собственном освобождении.
Но этого просто не могло быть. Даже если он и сказал, что любит ее, она прекрасно понимала, что нельзя всерьез воспринимать то, что мужчина говорит в пылу страсти.
— Ты был бесподобен, — сказала она ему. — Следующий раунд за мной.
— Это была лучшая ночь в моей жизни, — тихо проговорил он в темноту.
Если она ответит, Барри поймет, что она любит его, услышит это в ее голосе. А что может быть страшнее для мужчины, чем узнать, что женщина думает о любви, тогда как единственное, о чем думает он, это секс?
Поэтому она промолчала, а через некоторое время ее веки отяжелели, словно налитые свинцом. Если они сейчас же не уйдут отсюда, она может уснуть.
— Который час?
— Мм… не знаю. Четыре? Пять?
— Нам пора.
— Еще нет. Для меня нет лучшего места, чем здесь, с тобой.
А поскольку Меган чувствовала то же самое, она вздохнула, смакуя ощущение обнимающих ее рук… и уснула.
Голоса. Свет. Опять голоса.
Спросонья Меган не могла понять, где она, прежде чем до нее дошло, что происходит. Рука, обнимающая ее, сжалась, и негромкое чертыхание Барри напомнило ей, с кем это происходит.
Мамочки! Она голая на диване в штаб-квартире конгрессмена Гэллоуэя, и сюда сейчас войдут люди.
— Барри!
— Шш… Мы выкрутимся. Одевайся.
О, ну еще бы. Меган вскочила с дивана. Первыми она схватила свои джинсы и белье. Она не решалась взглянуть на Барри, потому что истерический смех готов был прорваться из нее. Она бы ни за что и никогда в жизни не поверила, что может оказаться в подобной ситуации. Это было нереально.
— Вы уверены, что мы не можем войти? — послышался чей-то голос.
— Вы что, телевизор не смотрите? Здесь же полицейская лента. Нам надо дождаться, когда они приедут и скажут, что можно войти.
— Ну что, есть желающие сбегать за кофе?
Меган втиснулась в лифчик.
— Что они здесь делают? Сегодня же суббота! — проговорила она одними губами.
Барри замер, словно к месту прирос, и уставился на нее. Лестно, да только не вовремя. Она жестом показала на его рубашку, валяющуюся вместе с ее майкой.
Может, им удастся незаметно выскользнуть через заднюю дверь? Меган схватила кроссовки, запихала все — она надеялась, что все, — в сумку и, как сумасшедшая, замахала Барри, уговаривая следовать за ней.
Он покачал головой и посмотрел не нее.
— Что? — Это был безмолвный крик.
Он подошел, застегивая рубашку.
— Будем вести себя так, как будто должны быть здесь, — прошептал он.
— Ты имеешь в виду, мы ведем себя так, будто должны были взломать замок и заниматься сексом на диване?
— Слишком многое выдает нас. — Его взгляд метнулся к ее волосам и подозрительно надолго задержался там.
Побежав в ванную, Меган увидела себя в зеркале.
Катастрофа! От геля и лака, щедро нанесенных в салоне, волосы склеились, став приплюснутыми с одной стороны и безумно торчащими с другой. Она смочила волосы и попыталась распушить одну сторону и пригладить другую. Почти без толку.
Барри стоял в дверях и наблюдал за ней. Как он может быть таким спокойным, когда им грозит разоблачение?
— Вот. — Он подал ей резинку, и Меган с благодарностью забрала волосы в привычный хвост.
А потом он поцеловал ее. Восхитительно, но…
— У нас нет времени…
— Все образуется. — Он заправил одну более короткую прядь ей за ухо. — Доверься мне.
— Кофе! — послышались снаружи бодрые голоса.
— Это нам подсказка, — сказал Барри.
— Подсказка? Ты о чем?
Он выключил свет и вытащил ее из ванной, правильно угадав, что ее первым побуждением было запереться внутри.
— Поставь кроссовки возле двери.
— Зачем?
— Это создаст впечатление, что мы пробыли здесь какое-то время и нам нечего скрывать.
Меган готова была сделать все, что он скажет, лишь бы выпутаться из этого кошмара. Он огляделся.
— В мусорной корзине? — подсказала она.
— Точно. — Он нашел свою туфлю, поставил ее возле дивана рядом с другой, затем, окинув взглядом комнату, направился к двери.
— Что ты делаешь?
— Иду впускать их.
Что?..
Но Барри открыл дверь. Он и вправду сделал это.
— Э… доброе утро, — сказал он, и Меган почувствовала, как лицо ее полыхнуло таким огнем, что на нем можно было сделать яичницу.
Прекрасно. Завтрак для всех. Ожидающая снаружи группа ошеломленно смолкла. Меган их понимала. Она и сама была потрясена.
— Кто вы? Что вы здесь делаете? — спросил один из них. — Да будет вам известно, что мы вызвали полицию.
Барри небрежным жестом указал на Меган.
— Полиция уже здесь. А теперь я хочу знать, что делаете здесь вы в субботу утром? — заявил он голосом строгого учителя.
Одна молодая женщина ответила ему:
— Конгрессмен Гэллоуэй послал нас сделать уборку после взлома и посмотреть, что было украдено. Он приедет сюда через полчаса на пресс-конференцию.
— Погоди, Мередит. — Молодой человек сделал глоток кофе и кивнул в сторону Меган. — Если она из полиции, тогда кто вы?
— Барри Саттон, «Даллас Пресс». — Потянув руку, Барри изобразил свою самую искреннюю улыбку, которая должна была помочь. — Я немного рановато приехал на пресс-конференцию.
— Вы тот самый репортер? — Весь облик парня излучал враждебность. — Тот, который доставил столько неприятностей конгрессмену Гэллоуэю?
Улыбка Барри стала еще шире.
— Я вернулся.
