В глубине души Пейдж чувствовала, что слова судьи только раздражают ее, потому что, глядя на Остина, она вдруг поняла, почему его предложение привело ее в такую ярость.
Оно не оскорбило ее, а обидело. Ее больно задело, что, сведя свое предложение к браку по расчету, он дал попять, что их брак ничего для него не значил И что любовь которую она хранила в сердце, так же мало значит для него, как и прежде…
Погоди, прервала она себя, я уже не люблю его.
Не может быть, чтобы я все еще любила его!
От ужаса у нее занялось дыхание. Да, когда-то она любила его. Клялась любить, почитать и дорожить им всю свою жизнь. Но все кончилось в тот день, когда он ушел от нее. Он нарушил свои обещания, а потому она свободна от своих. И ее сердце наглухо закрылось для него…
В глубине души у нее как будто что-то прорвалось Нет, она не перестала любить его, она просто подавила в себе это чувство. Она не забыла Остина; она не желала признаваться, что было хоть что-нибудь, заслуживающее воспоминаний.
Все эти годы она уверяла себя, что излечилась от своего чувства и что куда более важные дела отодвигали в сторону мужчин и любовные приключения. На деле ее сердце все еще принадлежало Остину.
Она оставалась верна клятве верности и любви, скрывая это даже от себя. Все дело в гордости, решила она, ведь людям свойственно скрывать свои чувства к тем кто отверг их.
К тому, кто снова хочет жениться на ней.., из ложных побуждений.
Уйти сразу после церемонии, в разгар импровизированного приема, было неловко. К тому же, пока они с Остином были в разных концах комнаты, Пейдж позволила себе немного расслабиться и повеселиться — во всяком случае, она не горела желанием остаться с ним наедине, пусть даже ненадолго, пока он довезет ее до дома. Надо хотя бы прийти в себя от открывшейся ей истины, примириться с тем, что она все еще любит его, обдумать, что делать дальше.
Не сказать, что это открытие могло повлиять на ее ответ; оно только убедило ее, что она поступила правильно. Слишком тяжело вступать в брак без взаимной любви; выйти за любимого, зная наверняка, что он не любит, было бы поистине самоубийством.
Но он в конце концов загнал ее в угол на кухне, куда она принесла поднос с тарелками.
— Разве это не дело дворецкого, Пейдж?
— Мне не привыкать помогать Дженнингсу.
— Нам пора идти. Невесте с сияющими, как звезды, глазами и контуженому жениху явно хочется побыть наедине.
— С чего это ты назвал жениха «контуженым»? спросила она, когда «ягуар» выезжал на дорогу.
— Просто у Калеба такой вид, будто он и сам не верит, что произнес заветные слова.
— Что ж удивительного? Он пользовался устойчивой репутацией повесы. Но может, дело не в этом. Может, ему не верится, что он получил Сабрину в жены.
Остин не отрывал глаз от встречных машин, готовясь сделать поворот.
— Что ты сказала? — переспросил он.
— Так, пустяки. Тебе этого не понять, — ответила она и добавила — Не думала, что уже так поздно.
— Мама будет волноваться?
Никому бы и в голову не пришло выискивать в вопросе двойной смысл, однако Пейдж уловила в голосе Остина иронию.
— Она беспокоится, когда я поздно возвращаюсь, — ровным тоном ответила она. — Как и ты всего несколько дней назад, если я не ошибаюсь.
— Эйлин вовсе не так стара, как кажется или хочет казаться.
— Что ты имеешь в виду?
— Что ты не так уж нужна ей. Так что, если ты отказываешься из-за нее…
— Нет. И не тебе судить, насколько она нуждается во мне.
— Я вовсе не прошу, чтобы ты бросала ее, простоя думаю, что она может позаботиться о себе куда лучше, чем тебе представляется.
— Да? А как же насчет предложения купить дом с отдельными апартаментами?
— Если ты этого хочешь…
— Тебе это не грозит, Остин.
Как только «ягуар» остановился у ее домика, Пейдж сказала — Спасибо за ужин. Занятный вышел вечерок.
Он выключил мотор и обошел машину.
Было бы ниже ее достоинства рвануть к дому как испуганный кролик, твердила она себе. Что за дело, если он решил проводить ее до двери? Не съест же он ее!
Она порылась в сумке, разыскивая ключ и ругая себя за то, что не держала его наготове. И к чему ему стоять так близко? У нее дрожали пальцы.
— Не надо все время прятать от меня глаза, Пейдж.
Она ощутила исходившее от него тепло, когда он приблизился еще на шаг.
— Ты прекрасно знаешь, что будет, — тихо произнес он, — если мы проведем ночь вместе. Я не забыл, как заставить тебя стонать от наслаждения…
Держись непринужденно, твердила она себе.
Что бы он ни сказал, делай вид, будто тебе и дела нет.
— Веский довод не делать этого, — пробормотала она. — Соседи могут вызвать полицию.
Она вздрогнула, услышав его сдавленный смех, и непроизвольно глянула на него.
Его губы неожиданно прижались к ее губам, не жадно, а с уверенностью, пугавшей ее больше всякой грубости, потому что он был абсолютно уверен в себе — и нисколько в этом не ошибался. Ей хотелось забыть, как он целуется — нежно, чувственно, дразняще, усмиряя ее гнев, путая мысли, заставляя забыть обо всем, расслабиться.., но это отпечаталось в каждой клеточке мозга, и предательское тело ответило, как прежде.
Только за эти семь лет Остин достиг еще большего совершенства.
Она стукнула его по щеке, но он не сразу отпустил ее. Он держал ее за плечи, вынуждая смотреть ему в глаза.
— Не все еще кончено, Пейдж, — горячо проговорил он.
Она смогла еле прошептать в ответ:
— Все кончено.
Войдя в дом, она, обессиленная, прислонилась к двери.
Все кончено, твердила она себе, осталось залечивать раны.
Шагая к машине, Остин услышал, как щелкнул дверной замок. Его учащенное дыхание зависало в морозном воздухе. В кабине пахло ванилью.
То ли воздух пропитался ею, то ли запах остался на его коже.
— Идиот, — тихо сказал он. Дать себе волю, стоило только Пейдж робко и — он мог бы поклясться — призывно взглянуть на него!
Настоящий джентльмен сразу бы отпустил ее и извинился за то, что ведет себя как неандерталец.
Что ж, он повел себя не по-джентльменски. Не стал принимать ее слова на веру, а пошел напролом. Не все еще кончено, Пейдж…
И это, черт возьми, и вправду так — в какой-то миг ему почудилось, что она ответила на его поцелуй. Она растаяла в его объятиях, губы стали мягче. Он почувствовал, как приникло к нему ее тело.
Это длилось всего секунды, и она, безусловно, станет все отрицать. Но он-то знал. Ему хватило этих мгновений, чтобы ощутить сладость победы.
Успех ненадолго опьянил его.
А потом она дала ему пощечину. Что ж, поделом. Он так схватил ее, прижал, поцеловал — черт возьми, да что это с ним? Так бездумно потерял все, чего добился…
