— Во-вторых, — продолжал Льюис, — я хочу, чтобы ты торжественно поклялась, что больше никогда его не увидишь.
— А в-третьих? — поинтересовалась она.
— В-третьих, я жду, что ты будешь умолять меня о прощении.
У Аликс замерло сердце.
— А если я откажусь принять твои условия, что тогда?
— Этим ты только продемонстрируешь свою испорченность и неблагодарность. Если ты откажешься — а я не думаю, что ты настолько безрассудна, — тогда больше ничего от меня не жди: ни платы за обучение, ни платы за аренду квартиры, ни ежемесячных выплат на мелкие расходы. Ни денег на еду и одежду. Ты останешься без гроша в кармане, без дома, без перспектив на будущее, потому что я вычеркну тебя из своего завещания и из своей жизни! Но если ты согласишься, все останется по-прежнему, так, будто этой мрачной истории вообще не было. Ты станешь вести достойный образ жизни, закончишь колледж, перед тобой будут открыты все двери, и с наследством все останется в силе. Я ясно выражаюсь?
— Абсолютно.
— Так что подумай, Аликс. Подумай, что ты можешь получить и что потерять. У тебя будет или все, или ничего.
— Мне нечего думать, папа. Ты не оставил мне выбора.
Она низко наклонила голову, как бы выражая дочернюю покорность. Сквозь полуопущенные ресницы она увидела вспышку торжества в его глазах — и этого оказалось для нее достаточно. Капля переполнила чашу. Она встала. Сдерживать дольше поток чувств она уже не могла, и слова полились из нее обжигающим кипятком, раскаленной лавой, ранящие как острый нож — за нее говорили годами копившиеся гнев и обида.
— Ничего? — рявкнула она. — Стало быть, Льюис Брайден не даст мне ничего? Да я и так ничего от тебя не получила со дня своего рождения! Ни любви, ни тепла! За двадцать три года ты хоть раз обнял меня? Приласкал? Показал когда-нибудь, что рад мне? Двадцать три года ты брезговал мной, обращался со мной как с прокаженной! За это я должна быть тебе благодарна? За это я должна валяться у тебя в ногах? Что же касается «куска дерьма», как ты элегантно выразился, так вот, от Сэма я, по крайней мере, видела и любовь, и заботу. Сомневаюсь, что ты знаешь значение этих слов! Но, возвращаясь к твоим требованиям, позволь мне дать официальный ответ, потому что я знаю, как ты ведешь дела: ты предпочитаешь, чтобы все было предельно четко и ясно. Мои ответы на три твоих условия: нет, нет и еще раз нет! Я никогда не предам Сэма Мэттьюза. Нет! Я никогда не отрекусь от его любви. Нет! Я никогда ни о чем не буду умолять тебя! Прощение! Это тебе следовало бы просить у меня прощения! Но я никогда не прощу и не забуду! Пока жива, не забуду, что ты пытался откупить меня у Сэма! К твоему сведению, он сжег твои деньги — вот что он обо всем этом думал! Прощение! — Она поперхнулась, произнося это слово. — Держи свои деньги при себе, мне ничего от тебя не надо. Ничего! Вот как я ценю твое наследство!
Она схватила со стола красивый фарфоровый чайник и швырнула его через всю комнату. Он разбился вдребезги о зеркало в серебряной раме. Потом она потянулась за старинной хрустальной чернильницей.
— Вот так! — выкрикнула она, превращая ее в груду сверкающих осколков. — И вот так! — Следующей жертвой стал китайский кувшин цвета имбиря.
Она чувствовала небывалый подъем аффекта. Силу. Кто бы мог подумать, что дав выход ярости, можно получить такое удовлетворение? Наверное, то же самое накануне испытывал Сэм — исступленную радость разрушения. Разрушение! Английские ходики. Ваза для фруктов цвета морской волны. Ваза для цветов.
Это была настоящая оргия, продолжавшаяся до тех пор, пока Аликс не выбилась из сил. К этому моменту все, что можно было сломать или разбить, было превращено в груду черепков и обломков.
Но Льюис Брайден уже давно ушел.
Аликс рухнула в кресло и зажгла сигарету из пачки «Галуаза», которую забыл Сэм. Ее резкий запах создавал иллюзию присутствия Сэма, но в то же время напоминал, что он далеко. Аликс огляделась в надежде, что какая-нибудь пепельница по случайности осталась цела, но надежда оказалась тщетной. Тогда она стала стряхивать пепел прямо на пол.
Она не сомневалась, что отец выполнит свою угрозу. Наверное, сейчас он уже проводит совещание со своими адвокатами, составляя новое завещание, разрабатывая меры по лишению ее кредита. Превращая Аликс в ничто.
«Забавно, — думала она, сидя в сигаретном дыму посреди разгромленной комнаты. — За двадцать четыре часа я потеряла любовника, отца и состояние».
Она продала все, что только можно было продать: китайский фарфор — вернее, то, что от него осталось; картины — в галерею на улице Маунт-Вернон; ковер — торговцу-армянину. Но продавать предметы постепенно, по одному, у нее, студентки-третьекурсницы, просто не было времени. Пробегав так целую неделю от одного скупщика к другому, Аликс вызвала к себе на дом оценщика.
— Вы желаете продать все? — уточнил он.
— До последней нитки, — ответила она, исключив из общего списка лишь кухонный стол, два стула, кое-что из постельного белья, несколько личных вещей и велосипед.
Оценщик кружил по квартире минут двадцать, делая пометки у себя в блокноте, а затем ознакомил ее со своим предложением. Аликс кивнула в знак согласия. Ей и в голову не пришло торговаться, хоть по блеску в его глазах она и не могла не понять, что ее обдирают как липку. Но это теперь уже не имело значения. Главное — названной суммы было достаточно для оплаты последнего года обучения и необходимых текущих расходов. Она должна закончить университет и получить право на адвокатскую практику, это первостепенно. Что же до всего остального, она стремилась к более скромному, спартанскому образу жизни. Аликс получала какое-то извращенное удовольствие от своего нового положения аскета: так бывает, когда трогаешь языком дырку от удаленного зуба…
Проблема состояла только в том, что она ничего не смыслила в экономических вопросах: она никогда не интересовалась, что сколько стоит. Ежемесячно ей выделялись деньги на карманные расходы, у нее всегда была куча расходных счетов и кредитных карточек. Все счета отправлялись непосредственно отцу: Льюис оплачивал квартиру, гараж, счета от бакалейщика, уборщицы и даже парикмахера. Она понятия не имела, сколько тратит!
То, что она оказалась женщиной относительно скромных запросов, было, конечно, неплохо (а вообще-то ее костюмы в стиле Шанель и те самые «маленькие черные платьица» стоили целое состояние), но гораздо лучше было то, что ее расходы никогда не лимитировались…
