– Хорошо, ждем.
– Тьфу ты, – чертыхаюсь, захлопывая телефон-складушку.
– Что случилось? Кто это? – оглядывается на меня через плечо Женька. Она занята откупориванием бутылки. Пока я была в ванной, уже успела смотаться в магазин.
– Ой, Жень, подожди. Дай с мыслями собраться. Сейчас поговорю, потом уже усядемся, и я тебе все спокойно расскажу.
На том конце провода Олег Нестерович.
– Алло, Кристина? Куда это вы пропали? Мы возвращаемся из поездки, а вас и след простыл… – голос босса напряжен. Слышно, как его искусственно делают игривым.
– Здравствуйте, Олег Нестерович. Я в Харькове, у родных. Мы ведь договаривались, что встретимся ровно через неделю, а уже три недели прошло. Ну, я и подумала, что вас не устроило написанное мной и что вы общаться больше не хотите. Я же написала в записке…
– Да нет, если бы я не хотел продолжать работать, я бы вам так прямо и сказал…
– Да? А я подумала, что вы размышляете, как меня выпроводить, не обидев, – смеюсь в трубку и чувствую, что собеседник обескуражен.
«Сказали ждать – надо ждать! Что еще за холопские выбрыки??» – хихикаю про себя. Неловкая пауза.
– Так мы что, продолжаем работать? – меняю тон на серьезный.
– Ну да! Вы когда сможете снова приступить?
– Ну, сегодня четверг. Вечер четверга. Завтра пятница. В субботу выеду – в воскресенье буду у вас.
– Кристина, давайте адрес. За вами завтра заедет машина, завтра же ночью вы у нас. Времени-то до вашего отъезда немного осталось. Идет?
– Ну, хорошо, – неохотно соглашаюсь. – Буду ждать звонка.
«Хорошо, – размышляю, нажимая сбой. – Конечно, хорошо. Значит, мне еще дадут вторую половину денег. Чего ж плохого?» Возвращаюсь на кухню к Женьке.
Разговор за разговором. Слово тянется к слову, а рука за бокалом. Женька, как и я, давно уже пьет только красное сухое – быстро не охмелеешь. Как раз для долгих девичьих вечеров.
– Ну, что дорогая? Как родина? Как Харьков?
– Да как? Как всегда. Ничего не меняется. То красные, то белые. Сейчас Лелек и Болек рулят. Два в одном: мэр и губернатор. Сжатые в один громящий кулак, как говорил незабвенный Маяковский. Бывший губер Арсенка в итальянских бегах, Дева Мария в тюремной больнице.
– Но это ладно, – Женька машет рукой. – Тебе-то про этих честных фраеров рассказывать не нужно. Сама понимаешь. Пусть себе сажают друг друга – на здоровье. Ребят только жаль. Тех, кто в арсеновских СМИ работают. Без эфира, без зарплаты который месяц сидят. Всех прижали, всем заткнули рты… А у всех дети. Тяжело думать.
Женька вздыхает, и ее голубые глаза наполняются печалью. Вижу перед собой крестьянку кисти Аргунова. Не хватает только кокошника и вышитого сарафана. Русская красавица. Женьке бы халат этот жуткий сбросить да волосы причесать. Но моя дорогая подруга считает, что это не нужно. Главное не то, что снаружи, а то, что внутри. Внутри у Женьки любовь. Огромная любовь к своему восьмилетнему Сашуне – памяти о неудавшейся семейной любви. Сейчас Сашуни дома нет. Время дачных каникул у бабушки и дедушки – Женькиных родителей.
Отмахнувшись от неприятной темы, Женя снова наполняет бокал. Я понимаю. Журналисты только на экране по разные стороны баррикад. В жизни все гораздо сложнее – все друг друга знают, обмениваются информацией, помогают. В основном, понимают – это не их война. Но когда нечем кормить детей, от этой правды не легче.
– Кристя, ну а в Америке как? Есть там свобода слова? – затягивается сигаретой Женя.
– Жень, ну какая может быть свобода, если СМИ принадлежат корпорациям, а интересы корпораций представляют политики? Крупные СМИ так или иначе играют в одни ворота. Сколько книг на эту тему написано… Забудь. Нет никакой свободы. Вернее, не совсем так. Она есть. В альтернативных медиа, которые в Интернете. В хороших университетах и колледжах. Там есть свобода мысли – чтобы будущие элиты умели думать и управлять. А все, что под соусом «свободы» для массового потребления – это ГМО. Правды там не отыщешь.
– Вот гадство, – огорчается моя белокудрая подруга. – А чего ж тогда все как в Америке хотят?
– Жень, это сложный разговор. Америка не такая уж плохая, как может показаться из того, что я говорю. Мне-то вообще грех ее не любить – она мне дала возможность учиться. Но Америка очень разная. Я восхищаюсь их университетами, библиотеками, национальными парками, порядком – да многим, очень многим восхищаюсь. Мне нравятся простые люди, с которыми работал Лешка в Колорадо на горе – честные, открытые… Мне нравятся мои однокурсники, студенты… При этом я ненавижу их страховую медицину, бездушность системы по отношению к бездомным, нищим, больным.
– Ну, и чего ж они такие бездушные? – заинтересованно прерывает Женька, не давая разогнаться.
– А они не считают бездушием то, что бездушием называем мы. Другая история, другая система координат. Даже сейчас, спустя столько лет после кончины Союза, нам ведь с тобой трудно смириться с тем, что кто-то живет под забором. Нам до сих пор кажется нормальным, что государство должно помочь. А там нормальным считается то, что каждый кузнец своего счастья, и государство тут ни при чем. Государство должно осуществлять правопорядок и защищать от врагов. Другая история. Другое общество. Как можно хотеть, как они? Это все равно что мне захотеть быть Джулией Робертс. Стать как они – это прожить их историю. Заново вылепиться из чрева. Невозможно это. Не стану я Джулией Робертс, если увеличу рот, удлиню ноги и сдую грудь. Не станет Украина США, даже если мы наших Лелека с Болеком выкрасим в красно-белые полоски и нарисуем на них звезды. Нужно жить своей жизнью. Думать самим, как обустроить свою жизнь, чтобы она была справедливой не в том смысле, в котором это понимают за океаном, а в нашем родном смысле. Не нужно искать рецептов от добрых заморских дядь. К тому же таких не бывает. Заморские дяди добры только по отношению к своим заморским богатствам. Впрочем, как и наши дяди…
Рассказываю о Настином муже. Рассказываю о Насте. Женька, конечно же, прекрасно помнит и ее, и ее страшную историю. Рассказываю о том, как она помогает людям на деньги своего набитого деньгами супружеского кошелька.
– Молодец какая! – первое, что восторженно произносит Женька, засовывая в рот пельмень. Прожевав, задумчиво произносит: – Вообще-то неудивительно. Настя всегда из благородных была. Удивительно другое. Лелек, оказывается, тоже помогает. Не афиширует только.
– Лелек??? – от изумления у меня на сигарете застывает пепел. – Кому?
– Один случай наверняка знаю. Иру Давыдову помнишь? У нее опухоль злокачественную обнаружили, так вот он ей кучу денег на лечение в Германии дал. И просил никому не рассказывать, чтобы другие не приходили просить. Так и сказал.
