— Понимаю, — пожал плечами папа. — Но если с тобой что-то случится, меня хотя бы совесть не будет грызть, что я к этому причастен.
Допив кофе, он ушел, а я открыла банковское приложение. Костя в аэропорту получал очень даже прилично, да и клуб, пока не закрыли, приносил прибыль, поэтому с тем, что лежало у меня на счете, я могла не работать года два. Но это был мой неприкосновенный запас. Ну что ж, видимо, придется прикоснуться.
— Привет, — сказала я, услышав в трубке голос Алины. — Как там место у Мухина в группе, свободно еще?
Глава 38
Инна
Водолей давно спал, а у меня сна не было ни в одном глазу. Лежала, поглаживая его по спине, смотрела на отсветы уличного фонаря, расчертившие потолок на квадраты. Горечь и сладость в одном вкусе, неразложимом на фракции.
Мне всегда нравилось смотреть на него спящего. С самого первого утра — и это стало, пожалуй, единственным светлым мазком в той адовой картине. Водолей уверял, что ничего не помнит, и у меня не было причин не верить. Хотела бы и я не помнить. Но поскольку забыть не могла, старалась просто не вспоминать. И ведь получалось же. Но вдруг всплыло. Причем не в тот момент, когда вошли в квартиру и он — как и тогда! — целовал меня, прижав к стене. Только сейчас.
О чем я вообще думала, когда позвонила и услышала его голос? Ехать домой к пьяному в хлам парню, которого бросила девушка, — не самая лучшая идея. Уж точно не о том, что все закончится в постели. Скорее, о том, что не прощу себе, если он… если с ним что-то случится. Видимо, так сильно застрял в подкорке детский ужас. Сосед по лестничной площадке напился и повесился, когда от него ушла жена. Мне было лет пять или даже меньше. Я видела, как вытаскивали из квартиры накрытые простыней носилки. Слышала, как обсуждали это взрослые.
К чему притворяться, будто не представляла себе секс с Водолеем. Не на месте кого-то из своих мужчин, однако сами по себе мысли такие приходили. Как бы это могло произойти. Но уж точно не тот кошмар. Лежала рядом, глотая слезы, на этой же самой кровати. И так же смотрела в потолок. Иногда мечты сбываются совсем не как хотелось бы.
Думала, что надо встать, одеться и уйти. И забыть, как страшный сон. Но что-то держало. А потом за окном посветлело. Я смотрела на него — и то чувство тоже было неразложимо на составляющие. Особая, рвущая в клочья нежность, от которой прошибает в слезы. Такая глупая, ненужная… горько-соленая… сладкая… Не появись она — я бы ни за что больше не вернулась.
Та первая ночь осталась единственной, когда Водолей был со мной грубым, на грани жестокости. Но я понимала: это предназначалось не мне, а Эре. Все, что накопилось за столько лет. Все обиды, вся злость и разочарование. Он так и сказал: если кого и хотел тогда, точно не меня. Видел не меня, а ее. Черное желание-боль… Потом между нами бывало всякое. Иногда — по взаимному согласию, конечно, — и очень жесткий секс, лишь едва не доходя до той черты, за которой наслаждение превращается в свою противоположность. Но даже тогда, как бы парадоксально ни звучало, в этом хватало тепла и той же нежности.
И сейчас все было прекрасно. Но почему я лежала и вспоминала первую ночь?
Наклонившись, осторожно поцеловала Водолея, встала и вышла на кухню. Прикрыла дверь и, стараясь не шуметь, сварила кофе. В отличие от большинства людей, пьющих его, чтобы проснуться и взбодриться, я, наоборот, если не засыпала, то успокаивалась. Налила в любимую кружку — черную с золотым Козерогом, бросила ложку сахара, размешала. В зеркале ночи за окном из такой же кружки отпила другая Инна. Мой двойник.
— Что скажешь? — спросила я у нее, накручивая прядь на палец.
Краску купи, ответила ночная Инна.
Усмехнувшись, я выдернула седой волос.
«Наверно, это старость», — сказала, обнаружив самый первый, еще в двадцать три года.
«Не старость, Нуська, а зрелость, — ответила Баблуза. — И не когда волосы начинают седеть на голове, а когда на другом месте. Повод задуматься о жизни».
«А до этого не стоит?»
«Всегда стоит. Но тогда — особенно».
А ведь ты соврала Водолею, сказала ночная Инна, сделав еще глоток. Что дело в обратке и инерции.
Она была права. Может, и не соврала, но и всей правды не сказала. Но что я могла сказать, если сама не понимала, в чем дело? «Я не совсем в порядке» — вот это как раз было чистой правдой.
В Хвалынске «Польвероне» мы сыграли откровенно плохо. Так уж все совпало: нудный дождь без конца, дворец культуры — серая скучная новостройка, зияющий пустыми местами зал, банальная усталость. Если изначально нет драйва, хоть как пытайся себя взбодрить, все равно ничего не получится. На поклон я вышла, купаясь в досадной неудовлетворенности, которая всегда появляется, если не возникло связи с залом. А откуда ей взяться, если играешь без настроения, как у нас говорили, в полруки? Наверно, по контрасту вспомнились первые два спектакля — в Саратове и Энгельсе. И… розы в крафте.
— Даже цветочков пожалели, — словно услышала мои мысли Люська, глядя на несколько сиротливых букетиков у рампы.
— Наверно, так играли, — пожала плечами я.
— Я тебя умоляю. Цветы покупают заранее. Или не покупают. Никто не уносит их с собой, если не понравилось. А играли действительно дерьмово. Это значит, пора домой.
Во вторник утром мы загрузили все свое хозяйство в автобус и поехали в Сызрань, где сели на поезд до Питера. Снова сутки с лишним в пути. Обычно после гастролей хотелось поскорее добраться до дома. Банально поваляться в ванне с книжкой и бокалом вина. Лечь в чистую, пахнущую сиренью постель, — и не только для того, чтобы выспаться. Я всегда скучала по Водолею, и сейчас не меньше. Может, и больше, но к этому примешивался страх. Все ли так, как он сказал? Не обманывает ли он… даже не меня — себя?
Я поступила то ли благоразумно, то ли малодушно. Купила в вокзальном аптечном киоске разрекламированное безрецептурное успокоительное, проглотила сразу несколько таблеток и продремала аж до следующего утра, только пару раз доползла на ощупь до туалета. А утром Люська потащила меня в ресторан завтракать. И на пороге толкнула в бок:
— Инка, глянь, это не тот красавчик, который брат твоего одноклассника?
— Однокурсника, — машинально поправила я и вздрогнула. — Что?!
Еще можно было уйти, но тут Федор оторвал взгляд от тарелки и посмотрел прямо на нас. И привстал с приглашающим жестом:
— Инна? Доброе утро. Где бы мы еще встретились? Присаживайтесь, девушки.
Люська грациозно приземлилась напротив него, я села рядом с ней, чувствуя себя неловко и неуютно. Мы заказали какой-то стандартный завтрак, завязался разговор. Точнее, Люська трещала, Федор ей отвечал, а я помалкивала. Иногда ловила его взгляд, все тот же — холодный, изучающий, и тогда кусок застревал в горле.
Выяснилось, что сам он из Питера, в Саратов и в Самару ездил по делам своего бизнеса, какого именно — уточнять не стал.
— А почему не самолетом? — удивилась Люська.
— Опоздал однажды на тот, который разбился. Больше не летаю.
— Прошу прощения, — я залпом допила кофе и встала. — Не очень хорошо себя чувствую.
— Всего доброго, — кивнул Федор.
Люська пришла минут через пятнадцать.
— Свинья ты, Инка. Бросила меня одну. Какой-то он… не знаю. Красавчик, но…
Сформулировать она так и не смогла, и на этом разговор заглох. А я вспомнила пару в саратовском кафе и то неприятное чувство, которое испытала, когда смотрела на них. Беспомощность, вот что это было такое.
Уже в Питере, вытащив чемодан из тамбура на платформу, я услышала за спиной его голос и замерла обреченно.
— Инна, вас подвезти? У меня машина на стоянке.
Я шла рядом с ним и, вместо того чтобы просто сказать «нет, спасибо», пыталась придумать какую-нибудь отмазку, когда вдруг увидела Водолея с букетом.
— Спасибо, Федор, не надо, меня муж встречает!
Я и так обрадовалась бы ему, но в этот момент Водолей показался принцем, спасшим от холодного скользкого Змея.
