Почему так много крови? И почему она у меня на руках?
— Мама, — шепчу я, падая на колени.
Не помню, как я сюда попала. Не могу вспомнить, откуда взялась кровь. Все, что я помню, — это крики. Так много криков.
— Рейвен! Нет! — умоляюще кричит мама. — Беги!
— Прости, — шепчу я.
Она кричит.
Мои веки распахиваются, и я хватаю ртом воздух. Ненавижу, когда у меня возникают такие воспоминания, которые, как мне кажется, я едва пережила. Обычно они появляются раз или два раза в несколько месяцев, но сегодня у меня их уже три. Но последнее возможно из-за того, что случилось со мной.
Словно в дурмане. Меня накачали наркотиками.
Потом я упала с моста, и Зей, Джекс и Хантер спасли меня.
Но что произошло потом?
Где я?
Мой желудок скручивает от тошноты, когда я оглядываюсь… ну, я не совсем уверена, где нахожусь. Из увиденного можно сделать вывод, что я лежу в большой кровати с множеством подушек и одеял вокруг.
Спальня, в которой стоит кровать, окрашена в темно-синие цвета с фотографиями на стенах, и наталкивает меня на мысль, не в комнате ли я Хантера. Но как я сюда попала?
Когда я медленно сажусь, то вижу, что на мне чужая рубашка, и мое тело чувствует себя так, будто его переехал грузовик. Или как будто оно врезалось в ледяную реку…
Когда воспоминания о том, что произошло, постепенно всплывают на поверхность, я сбрасываю одеяло с себя. Потом хмурюсь. Мои ноги ничем не прикрыты.
— Черт, — выдыхаю я, вспоминая, как Хантер держал меня, пока Джекс стягивал шорты.
Сначала я запаниковала, но потом поняла, что они просто пытаются помочь мне не умереть от переохлаждения. И все же мне немного не по себе от мысли, что они видели меня без одежды.
Они, наверное, заметили мои шрамы.
Судорожно сглотнув, я начинаю подкрадываться к краю кровати, чтобы понять, что произошло и где я. Но дверь в спальню открывается прежде, чем я успеваю ступить на пол.
Мгновение спустя, хлопнув дверью, входит Хантер. Он удивленно моргает, когда замечает меня, и на его лице появляется облегчение.
— Слава Богу, ты действительно проснулась, — говорит он, и напряжение в его мышцах спадает.
— Действительно проснулась? — смущенно спрашиваю я. — Неужели я притворялась, что проснулась раньше?
Он колеблется, проводя пальцами по волосам.
— Ты уже какое-то время приходишь в себя и снова теряешь сознание.
— О, — я заправляю прядь волос за ухо. — Где именно я нахожусь?
Он входит в комнату.
— В нашем доме. Это моя спальня.
Я прикусываю нижнюю губу, теребя подол рубашки, который скрывает шрамы на моем боку, так много вопросов вертится в моих мыслях.
— Как я это сделала?.. Я имею в виду, как я надела эту рубашку?
Хантер отслеживает движение.
— Я надел ее на тебя. Клянусь, я был осторожен, не смотрел и не позволял себе лишнего… — Он кажется смущенным. — Но я кое-что видел, пока мы снимали с тебя одежду в машине. И не хочу, чтобы ты чувствовала себя неловко, но то, что я… Джекс и я увидели, нас беспокоит.
Мои щеки горят, когда я чувствую себя такой беззащитной.
— В этом нет ничего особенного. — Пожалуйста, пожалуйста, не спрашивай меня, откуда они у меня.
Жалость льется из его глаз.
— Нет, милая Рейвен, это очень важно. Большое, огромное дело. — Глубоко вздохнув, он садится рядом со мной. — Я тебе кое-что покажу. Это то, что никто не знает, кроме Зея и Джекса.
Он распрямляется и делает неровный вдох.
Он нервничает.
Почему он нервничает?
Когда он приподнимает подол футболки, у меня есть ответ.
Длинные, тонкие, но глубокие шрамы покрывают его бока, грудь и талию.
— Черт возьми, что случилось? — спрашиваю я, поднимая глаза, чтобы встретиться с ним взглядом.
Он опускает футболку, и дыхание срывается с его губ.
— Моя мачеха… — Он скрещивает руки на груди, пряча ладони под мышками. — Она сука, которая получает удовольствие от применения своей силы на людях, которые слабее ее. И когда я был моложе, я был намного слабее ее. И она часто проворачивала со мной всякое дерьмо… И в том числе оставляла эти метки.
Он не уточняет, что это за вещи, но по тому, как он их разглядывает, я догадываюсь. И меня от этого тошнит. И злит. Не на него, а на его мачеху и на то, что нам приходится жить в мире, где взрослые могут причинить боль детям.
Но я не знаю, что ему сказать. У меня никогда не было никого, кто был бы связан со мной чем-то настолько личным. И я чувствую себя не в своей тарелке, настолько, что я вроде как хочу уйти. Но он сидит рядом, еле заметно дрожа, вероятно, от страха перед воспоминаниями, связанными с этими шрамами, и вид этого вызывает воспоминание о том, как я дрожала в постели, в то время как мой дядя склонился надо мной и вырезал первое слово на моем боку. В первый раз, когда он сделал это, я была в ужасе. Но потом быстро научилась отключаться.
— Мне жаль, — говорю я, решив начать с этого. — Что это случилось с тобой.
Он быстро качает головой.
— Это не твоя вина. И я просто хотел показать тебе, чтобы ты, смогла поверить мне и сказать, откуда у тебя эти шрамы на боку. — Он расцепляет руки, его глаза ищут мои. — Они были похожи на слова.
Я плотно сжимаю губы.
— Они… Они просто… — Я не могу заставить ложь слететь с моих губ.
Это не мое типичное состояние, но это был чертовски травматичный день.
День, который я, возможно, не пережила бы, если бы не Хантер, Зей и Джекс.
— Можешь не говорить, если не хочешь, — мягко говорит он. — Я просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке. Но если ты хочешь поговорить об этом, то знай, что можешь мне доверять.
Доверять? Когда я в последний раз кому-то доверяла? Я даже не могу вспомнить. Но он доверяет мне достаточно, чтобы показать свои шрамы. И он спас меня. Ему, Зею и Джексу не нужно было делать то, что они сделали. И, к сожалению, многие люди были бы вполне довольны, проигнорировав ситуацию. Поверьте мне, у меня достаточно опыта, чтобы знать, что люди предпочитают смотреть в другую сторону, когда происходит нечто подобное.
Итак, дрожащими пальцами, прежде чем успею передумать, я тянусь к своей рубашке и поднимаю ее, выставляя на его обозрение все свои шрамы и свежие раны. Одеяло все еще прикрывает мои ноги, так что один бок скрыт.
Как только воздух касается моей кожи, по телу пробегает дрожь.
— Господи, — шепчет он, протягивая руку и осторожно касаясь моей кожи. Он начинает сверху, прослеживая каждую букву кончиками пальцев, медленно продвигаясь вниз. Добравшись до свежей раны, он останавливается, его взгляд поднимается к моему. — Кто это сделал с тобой? — спрашивает он, впиваясь в меня взглядом.
— Я… — Просто назови его имя, Рейвен. Просто скажи правду хоть раз в своей проклятой жизни. Перестань так его бояться. — Это был мой дядя. — Святое дерьмо, я не могу поверить, что сказала это вслух.
Он не выглядит слишком удивленным.
— Твой дядя сделал это с тобой — шериф сделал это.
Я неуверенно киваю.
— К сожалению, да.
Он смотрит на мои шрамы.
— Он все это сделал один? — Он не убирает руку, держа ее на моих шрамах под рубашкой.
Снова киваю, стараясь не дрожать, когда он касается моих отметин, на этот раз дрожь вызвана не страхом, а непривычностью его прикосновения.
— Он начал это делать много лет назад. Он делает это, когда мои поступки выбешивают его. Хотя, чем старше я становлюсь, тем чаще это происходит. Но может быть потому, что теперь у меня больше неприятностей, чем раньше. — Я вонзаю зубы в нижнюю губу, дрожа. — Не знаю. Он вроде как… увлекается этим, так что, может быть, ему просто нравится это делать.
Он хмурит брови.
— Что именно ты имеешь в виду?
— Что ему, кажется, нравится делать это со мной. — Пожимаю плечами, чувствуя себя немного подавленной из-за этого. — В последний раз, когда он сделал это, я думаю, он пошел и занялся сексом с моей тетей. По крайней мере, именно об этом она говорила на следующее утро… так что…да… — я снова пожимаю плечами, мои щеки горят.
