открытое окно и уговаривала себя зубрить билеты. Я все знала, но оплошать все же боялась, хотелось, чтобы страха перед сдачей не осталось совсем.
А там жара. Скоро пух полетит. Вон на лавке целуется Рита Абрамченко из соседней комнаты со своим очередным новым парнем, который уже почти по локоть засунул руку ей под юбку. Тут же прикоснулась и к своим губам, а потом содрогнулась.
Фи-и-и! Чужой язык у меня во рту? Да, застрелиться проще! Я даже представить себе не могла парня, которому могла бы позволить такую вольность. Умереть же от гадливости можно. Ужас! Дикий кошмар!
За спиной хлопнула дверь, и я тут же оглянулась. Лидка пришла с пересдачи. Улыбается, значит все прошло лучше, чем в прошлый раз.
- Ну и жара! – стянула подруга с себя блузку через голову, – Трояк поставили! Фух, ну и слава Богу.
- Поздравляю, – тепло улыбнулась я девушке.
- Вот так бы и мать поздравила, а то уже успела весь мозг мне десертной ложкой выскоблить. Тройка, ко-ко-ко…Но это ладно! Ты мне лучше вот что скажи – ты едешь?
- Еду? – вопросительно прищурила я один глаз, – Куда?
- Э-м-м, ну…на шашлыки. Все едут так-то. Будем отмечать окончание первого курса. Рассылку по потоку сделали часа два назад. Уже и бабки собирают, завтра пацаны закупаться поедут, в чате идут активные споры кто, что пьет. Ну ты чего, Алёнка? – села на кровать Лидка и уставилась на меня во все глаза.
- Шашлыки?
- Ну да. В субботу, это уже послезавтра, если что, – а потом, видя мой затравленный взгляд, осеклась и выдохнула, – тебя не пригласили, да?
- Нет, – отвернулась я и поджала губы, душа обиду на корню. Нельзя плакать. Нельзя!
Лида еще что-то говорила мне, заполняя эфир совершенно не нужной мне болтовней, а я просто сидела и обтекала, постепенно накаляясь и закипая, как долбанный электрический чайник. Вот и ручка дрогнула в руке, а потом красная пелена окончательно заволокла глаза. Это опять он! Гадский гад!
Как итог, утром на экзамен я шла с самым воинственным настроением, а потому, наверное, и сдала его в первых рядах, да еще и на отлично. Вышла из аудитории и огляделась. Нет, сегодня в общежитие я торопиться не буду. Не гордая, подожду одного знатного засранца.
И он не заставил себя долго ждать, вышел спустя всего несколько минут за мной и двинул в сторону выхода. Я за ним. Оглянулся, на лице мелькнула еле заметная ухмылочка.
Скотина! Улыбаться он мне тут удумал.
Свернул в сторону библиотеки. Прошел к самому дальнему стеллажу и замер, делая вид, что ищет что-то определённое на полке. Позер хренов!
Пошла мимо и уселась на подоконник, закидывая ногу на ногу и складывая руки на груди. Оглядела его с ног до головы, фыркнула пренебрежительно и выдала:
- Ну что, Никита, почувствовал себя наконец-то мужиком?
Дернулся и мои губы расцвели от улыбки. Повернул голову в мою сторону, прикусил губу, вскинул брови и…шагнул ближе.
А потом еще и еще.
Пока я вся не натянулась как струна, а его руки не уперлись в подоконник по обе стороны от меня.
- А ты хочешь почувствовать мужика, Алёнка?
Черт! Так близко…
Передергиваю плечами и закатываю глаза, давая ему ясно понять, что я думаю на этот счет.
- Это ты про себя что ли, Соболевский? – поигрываю бровями и он начинает словно кобра двигать головой, все ближе и ближе приближаясь к моему лицу.
- А ты видишь здесь кого-то другого? – нарочито оглядывается по сторонам.
- Да брось. Даже если бы ты был последней мужской особью на земле, то и тогда я бы на тебя посмотрела с отвращением, – а он, вопреки всему, еще больше подается на меня, пока я окончательно не приваливаюсь затылком к окну позади себя.
А потом…Боже!
Я вижу, как его рука медленно тянется ко мне, а затем так же не торопясь расстегивает пуговицу на моей блузке.
Что?
Даю по рукам, но он только хохочет. Хохочет! А потом снова тянет свои грабарки ко мне.
- Алёнка…
Снова даю по рукам, но он все же успевает расстегнуть еще одну пуговицу.
- Надо же, как быстро у тебя пропал дар речи.
Сердце уже грохочет где-то в горле, и я больше не ощущаю себя смелой воительницей, способной дать ему отпор. Пытаюсь отпихнуть его, но он только непринужденно отводит мои руки от себя, а потом…берет их в жесткий захват и заводит их мне за спину, приближаясь ко мне почти вплотную. Я не способна ничего ему противостоять. Он силнее меня – это факт.
- Ну, что ты там говорила про мужика, Алёнка? Я весь во внимании.
- Меня сейчас стошнит, – выдаю я, хотя, признаться, полностью парализована его запахом и мятным дыханием, что почти оседает на моих губах.
- Дальше…
Молчу. Упорно задирая нос выше, пытаясь не выдать свою панику и страх.
- Давай, Алён, добивай. Ты же за этим шла за мной.
Не выдерживаю его взгляда. Сдаюсь. Поворачиваю голову вправо, чувствуя, к своему стыду, как он ведет носом по моей щеке. Издевается, сволочь!
- От чего тебя тошнит? От страха? – чувствую я его дыхание на своей шее. Чудовище!
- От омерзения, – сглатывая, выталкиваю я из себя.
- У-у-у, – опять смеется, но руки мои отпускает, делая от меня шаг назад – такие сильные чувства и все из-за каких-то шашлыков, Княжина? Еще немного и я подумаю страшные вещи. Не провоцируй.
Спрыгиваю с подоконника, брезгливо отряхиваюсь и отираю щеку там, где он прикасался ко мне, а потом пожимаю плечами.
- Знаешь, Соболевский, наши отношения вышли на новый уровень.
- Да неужели? – снова смеется он и складывает руки на груди.
- Да. Ненависти больше не будет, Никита. Будет одно большое и необъятное ничто. Ты для меня ничто…
И я вышла из библиотеки с гордо поднятой головой. А потому уехала к бабушке в деревню, уговаривая себя забыть о проклятом Тараканище. И, знаете, у меня получилось.
Целое лето я купалась на речке, загорала, помогала бабуле в саду и ходила по грибы, ягоды. А потом, уже в конце августа, разменяв свои девятнадцать лет, я решила, что с меня хватит потрясений. Обмозговала все свои дела и поняла, что переведусь. Приеду в Москву и сразу же займусь этим делом.
Ибо невыносимо!!!
Но…как же
