Мой папа не даст меня в обиду. А значит и моих детей тоже. Может все-таки рассказать?..
— Что-то случилось, дочка? — папа мгновенно чувствует мое настроение и встревоженно вглядывается мне в лицо. — Ты чересчур бледная. Не нравится мне твой вид. Выходит, Андроник не зря о тебе переживает.
— Дядя Андроник? — я бледнею еще сильнее. — А что он сказал?
— Ничего особо не говорил. Чертей дал за то, что я тебя одну отпустил. Еще сказал, что тебе надо питание хорошее и свежий воздух. И чтобы мы с мамой тебя не нервировали. Так а разве ты плохо питаешься, ангелочек? И воздух у нас куда еще свежее…
— Конечно, хорошо, папа, я очень хорошо питаюсь, — спешу я его заверить, — и я целыми днями на воздухе. Не слушай кирие, он хороший, но слишком мнительный.
Беда в том, что мой папа в этом плане еще хуже дяди Андроника, и мои заверения нисколько его не успокаивают. Наоборот. Чем больше вопросов он задает, тем больше мрачнеет.
Усаживаемся в пикап, только теперь за руль садится папа. Я заползаю на пассажирское сиденье, чувствуя себя доисторической развалиной.
— А почему ты так резко решила вернуться? — продолжает отец свой допрос. — Ты же говорила, что на неделю не меньше.
— Так получилось, пап, — бормочу неопределенно, потому что меня начинает мутить.
— Нет, ты давай рассказывай, Каро, — требует он, а у меня перед глазами летают цветные точки.
— Пап, останови машину, меня тошнит, — лепечу, зажимая рот ладонями.
Отец сворачивает пикап на обочину и резко тормозит, а я вылетаю как из катапульты и приземляюсь коленями в траву. Меня выворачивает прямо на растущие у дороги цикламены.
Спиной чувствую буравящий взгляд отца пока я лихорадочно роюсь в сумке, достаю бутылочку воды и влажные салфетки. Он исподлобья наблюдает за мной и молчит. Молчит, когда пикап трогается с места. Вообще всю дорогу молчит. И только когда въезжаем во двор, папа кладет руки на руль и спрашивает хмуро:
— Кто он?
— Это не то что ты думаешь, пап, — начинаю мямлить, но он обрывает меня, прикрикнув:
— Я не спрашиваю тебя, что я думаю, Карина. Я спрашиваю, кто он?
А это уже звоночек. Не Каро, не ангелочек и даже не дочь. Карина. Значит папа на взводе.
Хочу ответить, но из глаз сами собой текут слезы. Всхлипываю, размазывая их по щекам, и слышу жалобное:
— Ну Каро, ну доченька, ну ангелочек мой, не плачь! Папа тебя не будет ругать, ты только скажи, он тебя бросил? Это ты к нему летала, да?
Я знаю, знаю! Мой папа добрый и всепрощающий. Это он только внешне похож на победителя турнира по борьбе без правил. А так мы с мамой из него веревки вьем.
Реву навзрыд, папа еще больше пугается. Я даю ему себя упросить выйти из машины, но не успеваю открыть дверь, как на крыльцо выбегает мама.
— Коля! Я так и знала, что нельзя тебя одного пускать! Каро, девочка моя, что он тебе наговорил, а? Почему ты плачешь?
Вслед за ней на коляске выезжает бабушка и машет палкой в сторону папы:
— Николаос, тебе что Андроник сказал? Не нервировать девочку! А ты что делаешь, дурачина, а? Что ты делаешь, я тебя спрашиваю.
Папа сконфуженно тушуется и поглядывает на меня с чувством глубокого раскаяния. Я от изумления даже плакать перестаю. Мама с бабушкой быстро загоняют нас с папой на террасу. Там уже накрыт стол с чаем, сыром и выпечкой.
— Мам, ты откуда взялась? — отмираю я, усевшись на диванчик. Перевожу потрясенный взгляд на бабушку. — А вы почему встали, ба? Вам лучше?
— Как же я могу болеть, когда тут такие дела творятся? — в свою очередь удивляется бабушка. Выглядит она и в самом деле довольно здоровой.
— Все, успокоилась? — мама с умилением смотрит, как я трескаю сыр. — Ну вот и славно.
— Так откуда вы с бабушкой взялись? — вгрызаюсь в свежую одуряюще пахнущую булочку.
— Отец позвонил, сказал, что ты обратно летишь. Мы с бабушкой в машину и сюда.
— Пап, а тебе дядя Андроник сказал, да? — пользуюсь преимуществом и задаю вопрос в лоб. Врать мой папа не умеет, только глаза отводит.
— Тебе из кондитерской звонили. Спрашивали, на когда нужен торт, — как обычно за папу отвечает мама. Вот черт, точно, я же обзванивала кондитерские с корпоративного телефона! — Уточняли по поводу надписи.
— Я сразу к Андронику побежал, — вмешивается папа, — а тот и говорит, не беспокой дочку, Николаос, а то не видать тебе внуков как своих ушей.
Внуков? Андроник сказал, внуков? А ведь он предупреждал, чтобы я кофе не пила, внезапно приходит на ум. Про чай говорил, что мне его только можно. Значит он знал? Или просто понял, что я купила мало презервативов?
— Так что, ангелочек, — папа заботливо двигает ко мне блюдо с персиками, — расскажешь нам, почему так быстро вернулась? Может, стоит мне к ним съездить? Я братьев возьму, всех, и родных, и двоюродных, и троюродных…
Представляю лицо Марата Громова, когда к нему в дом вваливаются мой папа с дядьками Ангелисами и мстительно прищуриваюсь. Но нет, Марк не стоит того, чтобы они даже палец о палец для него ударили.
На колени запрыгивает Козинак, ластится и мурлычет. Глажу мягкую шерстку и начинаю говорить. С самого начала, с того момента как во двор вкатился спорткар, который толкали Громовы. И заканчивая прощанием в аэропорту с бывшим безопасником Бронских.
Нестор улетел следующим рейсом, каким, говорить не стал. А я не стала спрашивать.
На террасе повисает тишина, даже цикад не слышно.
— Значит, этот Колесников считает, что наши дети Громовым не нужны, — папа задумчиво скребет бороду. Она у него густая и черная, как у пирата.
— Да, у Марка скоро будет наследник, — киваю я и исправляюсь, — то есть теперь у Мартина.
— Бедный парень, — всхлипывает мама.
— А почему его в закрытом гробу хоронили? — тихо спрашивает бабушка, и я только вздыхаю.
— Не знаю, ба.
— Ну вот что, — решительно хлопает по столу отец, — зато я знаю, что будем делать. Мы Каро на остров отправим, к тете Коллидоре. Пусть там до родов побудет, а потом что-нибудь придумаем. Я со Спиридоном поговорю, он у Отоносов работает. Найдем как от этих Громовых отбиться, не переживай, дочка.
— Ее точно там не найдут? — спрашивает мама с сомнением. — Ты уверен?
— А как же они найдут? — удивляется папа. — Ну пусть попробуют, поищут.
Я удовлетворенно ухмыляюсь. Там на весь остров один большой поселок. И почти все Ангелисы. Представляю, как Босс с компанией расспрашивают в поселке обо мне, и снова довольно щурюсь.
— Пусть только сунутся, — убежденно договаривает отец, — их там и закопают!
Он радостно хохочет и потирает руки. Бабушка с мамой вскидываются обе, смотрят на меня и обеспокоенно переглядываются.
— Коля! — с упреком осаживает его мама. — Что ты такое говоришь!
— А что? — непонимающе озирается папа и натыкается на насупленный взгляд своей матери. Спохватывается и исправляется. — Я хотел сказать, головы им задурят, ну конечно!
Я обвожу теплым взглядом родителей с бабушкой и благодарно всхлипываю.
— Я вас так люблю! Вы знаете?
У меня самая лучшая в мире семья. И у моих детей она будет.
А Марк пусть остается Мартином, если ему так хочется.
***
— Давай лучше я, Каро, — говорит Эйсон. Выскакивает из машины, обегает капот и открывает дверцу с моей стороны. — А то мало ли что.
Я привычно закатываю глаза.
— Эйсон, я беременная, а не больная. Понимаешь? Беременная. У меня даже живота еще нет!
— Я все понимаю, Каро, — спокойно соглашается Эйсон, — но дядя Николаос вместе с отцом мне голову оторвут, если ты споткнешься или оступишься. И мне так спокойнее.
Эйсон приехал вместе с дядей Серапионом забрать меня на остров. Тетя Коллидора — папина сестра, дядя Серапион ее муж, а Эйсон их сын. Мой двоюродный брат. Он младше меня на год, но пошел в Ангелисов — выше меня на целую голову и шире в плечах примерно вдвое.
Я приехала к Андронику попрощаться перед отъездом. Открываю скрипучую калитку, прохожу по двору и стучу в окно. Эйсон остается ждать возле машины.
