звучат жестоко. Но я вдруг понимаю, что именно такая жестокость мне и нужна. Именно такая решимость. Потому что у меня самой ее не хватит. Потому что я всегда буду чувствовать себя виноватой. И мне нужно, чтобы кто-то просто пришел и решил все за меня. Нет. Не кто-то. Мне нужен именно он. Только он один. Мой Руслан!
— Значит так. Я сестре все рассказал, — Руслан гладит мой живот. У него вошло это в привычку. А дочка наконец и правда успокоилась. Перестала пинать меня каждую минуту. Словно только и ждала этой уверенной папиной руки. — Андрей возьмет на себя все проблемы. Тебе и твоему сыну обеспечат охрану. И пусть только эта тварь…
— Руслан! Ты не перегибаешь? Охрана?!
Выгибаю бровь. Рассказать про наш разговор с его мачехой все же пришлось. Иначе как вообще можно было объяснить мой побег. А врать я устала. Больше никакой лжи. Только правда.
— Может и перегибаю, — соглашается, — но лучше так. Кто знает, на что способна эта су…
— Руслан!! — не могу спокойно слушать, когда оскорбляют женщин. Даже если они это заслужили. — Все же она жена твоего отца.
— Надеюсь ненадолго.
Он снова целует мой живот. А мне не верится, что все позади. Что наше расставание закончилось, как страшный сон. Закончилось и больше никогда не повторится. Что начинается новая жизнь. Жизнь, где нет места страхам и горестям. А только счастью.
Но мысль о том, что я могу рассорить его семью, все равно гложет.
— Руслан, может я тогда что не так поняла? Может она…
— Что можно понять не так в угрозе моему ребенку?! — он опять рычит.
— Нашему, — поправляю. — Все равно. Даже если твоя мачеха виновата…
— Да я ее в тюрьме сгною. Андрей поможет составить заявление. Даст адвоката…
— Как будто у мужа твоей сестры мало своих дел?
Руслан тут же мрачнеет.
— Думаешь, я сам не справлюсь? Все еще считаешь меня сопляком?!
Вскидывает упрямый подбородок. Сверкает грозным блеском голубых глаз и золотом волос, которые вспыхивают на ярком солнце. Я понимаю, как сильно обижала его в прошлом своими случайно брошенными фразами, своими поступками, когда не принимала в расчет его самого.
— Я не считаю тебя сопляком, — тяну руку, примирительно провожу ладонью по щетинистой щеке, — просто не хочу доставлять проблем твоей семье. Ты не должен из-за меня ссориться со своим отцом.
— Поверь, — он немного успокаивается — ты тут совершенно ни при чем. Наш папаша тот еще… Помнишь, я рассказывал, как он чуть не проиграл нашу семью. Стал бы так делать нормальный человек. Мы из той дыры выкарабкались только благодаря Томе и ее мужу. И я даже думать не хочу, что пришлось пережить моей сестре, прежде чем все встало на свои места.
— Но сейчас все хорошо, — глажу золото волос. Хочу, чтобы он успокоился. А то даже дочка начала бунтовать внутри.
Руслан тоже это замечает. Опять кладет руку на мой живот. Выдыхает, словно пытается всю злость из себя с воздухом выпустить.
— Прости. Разошелся.
— Кажется дочка очень ревностно относится к своему будущему папе. Похоже, она тебя очень ждала.
— Я даже не представляю, как ты могла сбежать и лишить меня такого чуда, — он снова сердится.
Но теперь лишь слегка ворчит.
— Прости. Признаюсь, что была не права.
— И будешь теперь во всем меня слушаться?
— Вот еще! — хохочу.
— Но я рад, что ты взяла с собой кольцо. Случайно ли или нет. Но знания об этом придавало мне сил. Я продолжал искать тебя, даже когда руки совсем опускались.
— Прости еще раз.
— Люб, хватит извиняться. Я тоже виноват. Надо было лучше о тебе заботиться. Надо было понять все твои тревоги. Надо было…
— Давай оставим прошлое в прошлом и начнем все с чистого листа.
— А тебя не пугает? — рука его замирает на моем животе.
Он поднимает глаза. Смотрит пристально и серьезно.
— Что меня должно пугать?
— Правда. То, что я рассказал. Что влюблен в тебя еще со школы. Разве я не похож на сталкера, на психа? Я помешан на тебе, Люба. Ты мое наваждение!
Слова звучат жутко, но мне вдруг так легко от них становится.
— Если бы это сказал кто-нибудь другой, я бы уже была на границе Беларуси, наверное.
Я смеюсь, но его взгляд тяжелеет. Ищет ответы на моем лице.
— Значит, ты не против, быть моим наваждением?
— Звучит как предложение, — снова улыбаюсь и вскрикиваю.
Он подхватывает меня на руки. Быстро бережно опускает на пол. Встает на одно колено и целует живот.
— Согласна ли ты быть моим наваждением в горе и в радости, в болезни и в здравии, в…
— Я согласна.
Пара слезинок все-таки скатывается по моим щекам.
