ушел, только чуть утихли, но стояли за пределами забора мертво, и толпа постепенно все увеличивалась, заставляя нервничать приезжих.
Дмитрич, услышав, как Яська разговаривает по телефону, немного успокоился, решив, что я сейчас со всем разберусь.
У него самого телефон забрали, и у жены его тоже, потому ни позвонить в полицию, ни меня предупредить возможности не было.
Стас говорил со мной как раз, когда Яська неожиданно закричала гневно, отбежала в сторону и кинула в него куском сухого коровьего дерьма. Очень удачно, прямо в физиономию, заставив отплевываться и рычать от бешенства.
Стас резко закончил разговор со мной, а затем отдал приказ своим людям ловить Яську. Она на месте не стала стоять, естественно, и мужики сильно напряглись.
Я в этот момент чуть не седею от ужаса, представив, как испугалась моя девочка! Твари, какие твари!
— Она рядом? Дай мне ее! — наконец-то вклинившись в поток сознания начальства, перебиваю я Дмитрича, потому что чувствую, если ее сейчас же не услышу, реально с ума сойду! Мне просто необходимо осознать, что все, что говорит начальник, правда, и Яська в безопасности. Каким образом это случилось, как Дмитричу удалось отбить ее, потом выясню, а пока…
— Мама! — голос Яськи спокойный, веселый даже, — ты когда домой?
— Скоро, моя хорошая, — я сглатываю ком в горле, из всех сил стараясь не разрыдаться от облегчения. С ней все хорошо! Хорошо! Боже, спасибо тебе! — Сегодня вечером приеду уже.
— Давай, а то я скучаю! И вообще… Тот дядька врал, что он мой папа? Я не хочу, чтоб он был моим папой! Он плохой! Он дурак!
— Он не твой папа, милая, даже не думай… Он плохой человек…
— Вот, значит, правильно, ему нос расквасили! Так ему и надо! А я ему коровью какашку кинула в голову! Ты меня не ругай!
— И не подумаю! Я так люблю тебя, моя девочка, я так люблю…
— Я тоже, мам! Я пошла, там Варька ждет!
Я не успеваю больше ничего сказать, в трубке уже звучит голос Дмитрича:
— Вот ведь егоза какая!
— Она… Сильно испугалась? — в дрожью в горле спрашиваю я.
— Кто? Яська твоя? Ага, конечно! — смеется Дмитрич, — она вообще ничего не боится! За ней по всему двору носились, а она бегала и еще язык показывала! Ох и вырастет у тебя чудо, Карина… Глаз да глаз…
— Каким образом вы смогли ее отбить? — перебиваю я Дмитрича, по опыту зная, что начальник запросто способен углубиться в воспитательские дебри, и он простодушно отвечает:
— Так это не я.
— Что???
И дальше я узнаю феерическое окончание истории.
Оказывается, жители деревни, увидев, как двое взрослых мужиков гоняют по двору маленькую девочку, решили, что никакая это не полиция, а воры и мошенники, и принялись возмущаться. Кое-кто из мужиков побежал за оружием, которое тут в каждой избе имелось, а Петька-тракторист, как раз удачно возвращавшийся откуда-то на своем железном коне, перегородил дорогу джипу, не позволяя выехать.
Гвалт стоял дикий: бабы ругались, старики возмущались, дети свистели, сидя на заборах, трактор тарахтел, приезжие матерились, Яська визжала, Дмитрич в доме ругался и пытался прорваться через сторожащего его мужика, Стас отплевывался от коровьего дерьма. Длилось это действо не менее пятнадцати минут точно.
В конце концов, Стас пришел в себя и произнес прочувствованную речь перед селянами о том, что я, тварь такая и безответственная мать, украла у него дочь, увезла, бросила здесь. И что он просто хочет забрать дочь погостить.
На резонные вопросы жителей деревни, какого черта дочь от него шарахается, как от прокаженного, Стас что-то понес про то, что ребенок, ничего не понимает и так далее. И что он не нарушает закон, а вот они, жители, нарушают. И что штраф придет и им, и трактористу, если сейчас не освободит проезд, и прочее, прочее, прочее…
Тряс корочками, давил словами… И додавил бы, наверно, потому что язык подвешенный, а аргументировать умеет очень даже профессионально…
Но в этот момент на арене появились новые артисты цирка.
Команда ребят Горелого, которых в деревне уже хорошо знали и здоровались за руки.
Они не стали вступать в переговоры с непрошенными гостями, а просто молча прошли во двор, так же молча блокировали всех приезжих, возмущающемуся Стасу саданули по лицу, чтоб кровью захлебнулся и не открывал попусту пасть, а затем всех погрузили в их же тачку и увезли в неизвестном направлении.
Все это делалось быстро, красиво, под сдавленный мат грубовато заломанных мужиков в костюмах и аплодисменты благодарной сельской публики.
Как только приезжие покинули захваченную территорию, Дмитрич тут же отзвонился мне по вежливо возвращенному телефону.
Яська, спрыгнув с крыши курятника, куда забралась от погони, и отряхнувшись, принялась играть с Варькой, словно ничего особенного и не случилось.
Жена Дмитрича, приняв на грудь настоечки от нервов, принялась стряпать им завтрак.
Жители деревни разошлись по своим делам.
Так что все хорошо.
Можно не волноваться.
Ага.
Отлично просто.
Я сдерживаю себя от того, чтоб не попросить Дмитрича еще раз дать Яське трубку, настолько сильно хочется опять услышать ее голос и убедиться, что все хорошо, все в порядке.
Прощаюсь, обещая приехать уже вечером сегодня.
Роняю трубку на пол. Откидываюсь на мятое покрывало, невольно подрагивая ноздрями, потому что пахнет кровать нашей с Горелым ночью, нашей страстью…
И сейчас от этого не тошнит…
Лежу, глядя в потолок и пытаясь опять приучить себя нормально дышать, а сердце — работать без сбоев.
И мысли бешеными белками в голове прыгают, никак не желая успокаиваться.
Что.
Это.
Было???
— Ты понимаешь, что у тебя будут серьезные проблемы, Горелый?
Стас, несмотря на разбитый нос, сейчас занимающий очень внушительное место на физиономии, полон величия, серьезен, словно прокурор, пойманный на взятке и старательно делающий вид, что это все не его. Подбросили, суки.
По привычке давит голосом, авторитетом, корочками, пользуясь тем, что Горелый молчит и даже не смотрит на него.
— Действия твоих людей… — тут Горелый поворачивается, наконец, и Стас мгновенно замолкает, словно воздухом подавившись, прочищает горло, затем пробует еще раз, но уже не с таким наездом, — ну… Ты понимаешь… Я, в конце концов, представитель закона… И был там на законных основаниях…
Горелый молчит, сверлит взглядом бывшего мужика сладкой прокурорши и думает, что они в чем-то похожи. Оба твари продажные.
Но ее хотя бы можно понять. Она за дочь перепугалась. И повела себя, как дура.
И он, Горелый, вообще не лучше. Такой же дурак…
Он прикрывает глаза,
