Ознакомительная версия.
– Мы с тобой не детишки в песочнице, – спокойно объяснила она. – Это они сразу насовсем дружатся, а нам и так неплохо.
Несговоров счел за благо не возражать – может быть, до поры до времени. Но что загадывать заранее! Из новых доводов вовремя можно сделать новые выводы…
«В конце концов, – думала Женя, – сам же говорил, что я дочка своего отца. А тот с мамой жил так, как ему было приятно. И приходил, когда хотел, и уходил. Это я по малолетству злилась, думала, что для мамы это оскорбительно. А теперь – как сказать…»
На теперешний Женин взгляд, лучше было жить с мужчиной на два дома, чем под одной крышей. Ничего оскорбительного в приходах-уходах она больше не видела. Наоборот, считала, что это куда как лучше, чем надоедать друг другу постоянно. А учитывая, что Несговоров сильно отличался от ее доверчивой мамы и что не он приходил к Жене, а она к нему, – все у них шло нормально.
По всему строю и тону своих размышлений Женя понимала, что двойная жизнь для нее кончилась. Она снова стала такой, какой хотела, какой научилась быть. Для жизни вообще, а особенно для желанной независимости, ей нужна была недюжинная сила и воля, а не безысходная тоска и горечь.
А Несговоров обладал всем, чем должен обладать в такой жизни мужчина. То же, что казалось ей в нем излишним, Женя легко умела нейтрализовать.
А все остальное… Да не во сне ли оно было – в сплошном тумане на пустынном берегу? Сказал же Юра тогда: «Никогда я не буду жить так, как должен жить твой муж, и ты это поймешь сразу, как только на землю ступишь в Домодедове». И добавил, порывисто сев на бревенчатом топчане: «Женя, милая, да ведь развеется когда-нибудь туман, подберут нас когда-нибудь!» И глубокая, до поры скрытая синева на мгновенье мелькнула в темных его глазах…
Женя тряхнула головой, зажмурилась. Туман развеялся, и надо было жить.
В конце декабря неожиданно прилетела с Сахалина Ленка Василенко. Позвонила утром и сказала, что сидит в гостинице «Балчуг-Кемпински» и очень хочет поскорее увидеться.
Василенкин звонок насторожил Женю. Не потому, конечно, что подружка хотела с нею увидеться. Но как-то странно это было сказано… Прежде Василенко уж точно заорала бы в трубку что-нибудь вроде:
– Ой, Женька, я где сижу – ты упадешь! Номер люкс, из окна до Кремля рукой могу достать! Приезжай скорее, в бар пойдем, я тут двоих англичан видела – умереть не встать, как есть два принца Уэльских! Или хочешь, я сама сейчас приеду?
Так сказала бы прежняя ее Василенка, и поэтому сердце у Жени слегка екнуло. К тому же Ленка была единственной, кому, задыхаясь от слез, она рассказала обо всем, что с нею произошло на берегу залива Мордвинова. Это было сразу после того, как прямо из вертолета Женю отвезли на машине МЧС по Василенкиному адресу. После того, как она долго смотрела Юре вслед, но он так и не обернулся, и она поняла, что все действительно кончено…
Больше она не рассказывала об этом никому. И ни при ком больше не плакала – ни по этому, ни по любому другому поводу.
У Ленки изменился не только голос, но, кажется, даже внешность.
– Василеночка, да что с тобой?! – ахнула Женя, когда та вошла в ее квартиру на Бронной. – Ты не заболела?
Женя подружилась с Ленкой сразу же, как только поступила в институт. Все однокурсники тогда удивлялись: что общего у Женечки Стивенс, очень себе на уме даже по сравнению с другими инязовскими девицами, с этой провинциальной хохотушкой? Но Жене всегда плевать было, кто, что и по какому поводу о ней думает, так что на досужие разговоры она внимания не обращала. А Василенка сразу вызвала у нее приязнь, и это чувство не претерпело изменений за все годы их дружбы.
Ленка приехала в Москву из города Урюпинска – как будто из анекдота! Но внешность у нее была не только не анекдотическая, но прямо-таки картинная. Настоящая русская красавица – в точности такая, каких представляют при слове «Раша» иностранцы. Не приходилось удивляться, что японец, к которому Ленку прикрепили переводчицей на время институтской практики, сдался сразу же, как только она решила заняться им вплотную.
И характер у Василенки был соответствующий. Что такое уныние, ей вообще было неведомо.
– В Москве – да унывать? – не раз повторяла она. – Это ты, Женька, Урюпинска не видала! Вот где Бермудский треугольник, вот где в омут-то головой…
Ленка могла в одну минуту все перевернуть вверх дном, мгновенно закрутить роман, завершить его так же мгновенно и в тот же день хохотать как ни в чем не бывало, рассказывая Жене, как вытянулось у этого лицо, когда она… а он… а тут…
Москва Москвой, но Ленка и на Сахалине совсем не изменилась, хоть и проклинала на чем свет стоит паршивый городишко – «прям, Жень, как родной, ей-Богу»! Даже, наоборот, похорошела на свежем морском воздухе и морепродуктах, зеленые глаза засверкали еще ярче и хитрее.
Женя понять не могла, что могло случиться за те восемь месяцев, которые они не виделись. То есть случиться, конечно, могло что угодно, но что так повлияло на Василенку? Глаза потухли, волосы – роскошные, до пояса – стали какие-то тусклые. Даже голос вроде бы тихий!
– Да ничего такого не случилось, Женька, – усмехнулась Василенка, когда, разливая свежесваренный кофе, Женя подступилась к ней с расспросами. – Что со мной могло случиться? Осточертело все…
Когда она вот так безрадостно усмехалась, две тоненькие морщинки проступали у ее губ. Раньше их тоже помину не было.
– Все – это что? – осторожно поинтересовалась Женя.
– Да жить с ним, – объяснила Ленка. – Жить с ним сил моих больше нет, вот что! И не смотри ты на меня так, – едва заметно улыбнулась она. – Никакой там разницы менталитетов, или как это еще называется. Не люблю я его и жить с ним поэтому не могу, будь он хоть японец, хоть Федя из Козлова.
Вот это да! Это с Ленкиным-то веселым цинизмом!
– Василеночка, – с облегчением вздохнула Женя, – да ты что? Можно подумать, ты за своего Хакимоту по великой любви выходила!
– Дура была, – ничуть не смутившись, заявила та. – Ну, Жень, вроде ты не понимаешь! Что все думают, то и я думала: не в Урюпинск же возвращаться. И потом, о деньгах не биться, копейки не считать – тоже, знаешь… А великую любовь, думала, я себе на стороне о-ох как неплохо организую!
Женя не выдержала и рассмеялась последней Ленкиной фразе. Та наконец тоже улыбнулась со знакомой хитрецой во взгляде.
– И что? – спросила Женя. – Не организовала разве?
– А разве ее организуешь? – с неожиданной серьезностью переспросила Ленка, заглядывая Жене в глаза. – Она же сама собой… Нет, я понимаю, у меня ее и раньше не было – великой-то. Сашка Войтюк не в счет, с ним так, самолюбие играло. У тебя-то хоть неделю всего, а была, есть из-за чего всех мужиков посылать. Ну, пусть у меня и не было. Но не бревно же я все-таки! Как проснусь утром, как увижу Хакимоту – все, так бы и удавилась. Пока на работу его не выпровожу, даже зубы чистить неохота, вот чтоб упасть! А как вспомню, что вечером опять придет, да ночью опять… Нет, Женька, лучше уж встать спокойно у «Кемпинского» – хоть будешь знать, когда у тебя рабочая смена кончается!
Ознакомительная версия.
