— Спасибо за такой отдых, Гордей, здесь и правда здорово. Я даже не представляла, что так вымоталась на работе, а как мы приземлились, будто груз с плеч.
— Спасибо тебе, что согласилась. Я опасался, что заартачишься и кинешь мне путевку в лицо.
— Я никогда таким эпатажем не страдала, не преувеличивай, Орлов.
— После развода ты изменилась, так что я и не знаю, что можно от тебя ожидать.
Я подаюсь вперед, с интересом разглядывая Гордея и выражение его глаз, но на его лице не дергается ни один мускул. Он выдерживает мой взгляд и остается непоколебимым.
— Настолько сильно изменилась? — усмехаюсь я.
— Не то слово, Сонь. Если раньше ты была не оперившейся и неопытной девушкой, то с рождением Димы стала настоящей женщиной. После родов ты даже внешне стала более округлой и аппетитной.
Он скользит взглядом по моему телу, и я неловко переминаюсь, после чего закидываю ногу на ногу, но руки на груди не скрещиваю. Не хочу больше от него отгораживаться. Ни физически, ни эмоционально.
В этот момент ко мне приходит окончательное осознание.
Я готова.
— Ты был бы не Гордеем, если бы не обратил внимание на мою фигуру. В этом весь ты, Орлов, — не преминула я поддеть его, чтобы не расслаблялся.
Наши взгляды встречаются, и мы оба знаем, чем закончится сегодняшний вечер, но продолжаем играть в эту игру, продлевая прелюдию.
— Я мужчина, Сонь, это первое, на что мы обращаем внимание, — усмехается Гордей и подсаживается ко мне ближе, сокращая между нами дистанцию буквально до нескольких сантиметров.
— Ты мне так и не рассказал, что там с твоими родителями. Обмолвился, что они сошлись, но на этом всё.
Я просто тяну время, но при этом меня одолевает и любопытство.
— Мать оставила свои надежды заполучить Севастьянова, а отец, как оказалось, до сих пор ее любит. Она не говорит, конечно, но мне кажется, что хочет Дмитрию доказать, что не останется одна у разбитого корыта.
— А ты сам как? — сглотнув, снова спрашиваю. На этот раз больше беспокоюсь, не переживает ли он по этому поводу.
— Уже отошел от всех этих нелепых новостей. Странное чувство, знаешь. И нового отца не приобрел, и старого потерял. И не чувствую по этому поводу какой-то обиды. Вообще ничего. Пустота. Будто я какой-то не такой.
— Ты такой, какой есть, Гордей. Взрослый, самостоятельный мужик, который давно не нуждается в авторитете.
Может, другому я бы такого не сказала, но знаю его взаимоотношения с отцом, которых практически никогда не было. С тех пор как он стал совершеннолетним, все их разговоры сводились к деньгам, которые нужны были моему бывшему свекру для развития его сельского бизнеса.
— Единственное, на мать другим взглядом смотрю. Не осуждаю ее, так как права такого не имею, но в больнице у нас с ней разговор был, и я принял решение, о котором не жалею.
— О чем ты? — спрашиваю я, чувствуя, как сильно колотится сердце.
Отчего-то я уверена, что речь пойдет именно обо мне.
— Она вбила себе в голову, что мы с тобой не пара, но я больше не хочу повторения того, что было в прошлом. Мне жаль, что я не защищал тебя раньше, но я обещаю, что если ты дашь мне шанс, я всегда буду твоей опорой и защитником, Сонь. И мамы моей в наших отношениях не будет. Только мы и Дима.
Гордей обхватывает мои ладони, согревая теплом своего тела, и смотрит на меня таким проникновенным взглядом, что я слегка дрожу.
— Ты говоришь, что я изменилась, Гордей, а на самом деле, это ты изменился, и даже не понимаешь, как сильно.
— Пусть так, — улыбается он, видя, что я благосклонна к нему и его предложению.
— Один-единственный шанс, Орлов. Первый и последний. Другого у тебя никогда не будет, — отрывисто произношу я и резко встаю, не собираясь больше тут рассиживаться.
Часто говорят, что это мужчины не могут долго обходиться без женщин, но за эти годы одиночества и отсутствия женских радостей я так изголодалась по теплу, что буквально сама накидываюсь на Гордея, когда он выпрямляется следом.
Жадные прерывистые поцелуи заставляют меня тяжело дышать, а мое сердце то ускоряться, то замедляться.
Дрожащие от нетерпения пальцы Гордея касаются моего халата и раскрывают его, да так плавно и уверенно, что я не сразу осознаю, что стою посреди комнаты, в чем мать родила.
Его льняная летняя рубашка скоро следует за моей одеждой на пол, а мои ладони скользят по его груди, запоминая каждую прорисованную мышцу.
Губы Гордея оставляют на моей коже горячие следы, оставляя каждую частичку тела трепетать в ожидании его очередного поцелуя.
Мое тело отзывается на его прикосновения так отзывчиво, словно никакого расставания между нами и не было.
— Гордей, — предупреждающе шепчу я, когда мы оказываемся на постели.
Я лежу снизу, а он сверху — нависает надо мной, оглядывая меня собственническим взглядом.
— Я буду осторожен.
Он понимает меня с полуслова. У меня никого не было с тех пор, как мы расстались, и я рада, что мне не приходится говорить об этом вслух. Он словно читает мои мысли, и эта ночь становится для меня настоящим откровением. И засыпаю я со счастливой улыбкой на губах и покоем на сердце, которое перестает тревожно беспокоиться за будущее.
А утром меня ждет сюрприз. Не завтрак в постель. Нет. Кое-что гораздо лучше.
Гордей лежит позади, обнимая меня рукой за талию, а я, когда открываю глаза, вдруг вижу на подушке перед собой снимок.
— Что это, Гордей? — спрашиваю я и поднимаюсь, обхватывая снимок рукой.
Оказалось, что он не спит и встает сразу же после меня. Кладет подбородок мне на плечо и смотрит на фотокарточку вместе со мной.
— Это тебе. Давно хотел вручить, но что-то не нашлось подходящего момента.
— Как ты это сделал? Не знала, что в больнице хранятся подобные снимки.
— Я сохранил свою копию, — отвечает Гордей и целует меня в шею.
— Спасибо, Гордей, ты не представляешь, насколько это для меня важно.
Я прижимаю снимок УЗИ к груди, улыбаюсь, а затем кидаюсь ему на шею, чувствуя, как меня распирает от счастья. И дело даже не в черно-белой картонке, которая имеет для меня большое значение, а в его внимании. Он не махнул рукой, посчитав это за блажь, а воспринял мои слезы предельно серьезно.
— Мам, пап, а что это вы делаете? И почему вы голые? — вдруг звучит непосредственный голос Димки, который сонно зевает и трет глаза.
Я краснею и прячусь под простыней, а ногой пинаю Гордея, чтобы сам придумал ответ. И пока он мямлит, подбирая слова, я едва не хохочу, понимая, что таких вопросов теперь может быть много. Более чем уверена, что как только мы вернемся из отпуска, Гордей ни дня не даст нам пожить в моей однушке, а сразу же настоит на переезде.
Несмотря на то что в первое время меня переполняет страх, что всё будет так же, как и в нашем первом браке, чем больше проходит времени, тем сильнее я убеждаюсь в том, что мы с Гордеем и правда сильно изменились.
Больше нет тех неопытных юнцов, которые играли в супружескую пару. На их место приходят взрослые, пережившие измену, боль, ошибки взрослые.
Когда Гордей делает мне предложение и надевает мне на палец кольцо, я четко принимаю для себя решение жить сегодняшним днем.
Единственное, о чем я с грустью думаю, так это о том, что мама не дожила до того момента, как в моей жизни наступила светлая полоса.
Мы с Гордеем и Димкой часто навещаем ее могилу, но с рождением дочери выбираемся на кладбище всё реже. Но я думаю, мама не в обиде, наблюдая за нами сверху.
И наша новорожденная дочка Маша, названная в ее честь, явно знает об этом больше, ведь всё имеет связь с небом.
Никто и никогда не даст мне гарантий, что больше в моей жизни не будет предательства, но и ждать подвоха из-за прошлого неудачного опыта — верх глупости. Ведь какой смысл жить в страхе и постоянном недоверии к миру, если можно наслаждаться каждой минутой, храня в сердце лишь самые счастливые минуты.
