— Я не понимаю, чего ты так злишься на нее, — укоризненно заметила Валя. — Как будто она в детстве отняла у тебя любимую игрушку!
— Пусть бы попробовала! Нет, я не злюсь… Просто я не понимаю, почему так — у одних есть все, а у других — ничего, — сердито произнесла Лида. — Ты обратила внимание, какая на ней была кофточка?
— Обратила… — Перед Валиными глазами все еще стояла эта картина — Марьяна в белоснежной, расшитой стразами и блестками (последний писк сезона!) кофте проплывает мимо за блестящим стеклом.
Вот где она ее достала, а? Поди, папаша из заграницы привез! А какие заколки в волосах! Не удивлюсь, если это настоящие черепаховые гребни…
— Лидка, а ты вырасти и тоже стань адвокатшей. Будешь кучу денег получать, по заграницам ездить…
— Нет, я хочу все и сейчас!
Они поговорили еще немного, а потом Лида убежала. Со странным чувством Валя посмотрела ей вслед. Она ей ничего не рассказала про Илью — слава богу, уже была научена. Лида бы опять обиделась на нее… «Она славная… только вот болтушка немного. Зачем-то рассказала Илье обо мне и о Ване, и этот Илья… Нет, не хочу с ним больше встречаться!»
Вечером к Пироговым зашел Иван.
— Ванечка! — обрадовалась Валя.
Он хотел обнять ее, но Валя поспешно отвела его руки:
— Ты что, а вдруг увидят? Идем на задний двор, посидим там…
Они сели на старую скамейку возле забора. Рядом буйно росли лопухи и крапива.
— Я так люблю тебя… — завороженно сказал он, проводя тыльной стороной ладони по ее щеке. — Что же делать?
— О чем ты?
— Я о том, как я люблю тебя.
— Так и я тебя люблю!
— Слушай, Валька…
— Что?
— Давай поженимся, — сказал он, глядя на нее сумасшедшими светлыми глазами. — Мы же знаем, что будем вместе до гробовой доски. Чего нам терять?
— Поженимся? — удивилась она. — Ты что! Кто же нас поженит! Мы по возрасту еще эти… недееспособные. Женят только в особых случаях — ну, ты знаешь, в каких…
— Ну и что! Давай сразу после школы поженимся. У тебя когда день рожденья?
— Четвертого декабря.
— У меня третьего октября. Как раз после десятого класса, в начале декабря, и поженимся! Нам обоим будет по восемнадцать. Вполне дееспособные… А что? Всего полтора года ждать!
— Хорошо, — сказала Валя. — Значит, ты, Ванечка, делаешь мне предложение?
— Ага! — ликующе сказал он.
Они обменялись быстрым поцелуем.
— А платье? — вдруг спросила она.
— Какое платье?
— Свадебное. Оно у меня будет?
— Конечно! — убежденно воскликнул он.
— И банкет? Чтобы Лидка была моей свидетельницей…
— И банкет, и Лидка, и Илья с моей стороны… Тень пробежала по Валиному лицу.
— Ванечка, а деньги? — осторожно спросила она.
— Что — деньги?
— На все нужны деньги — на платье, на банкет, на все прочее… — нерешительно произнесла она. — Они у нас есть?
Но для Вани и это не было проблемой.
— Сейчас — нет. А потом — будут, — уверенно ответил он. — Вот как раз через полтора года, к свадьбе — будут. Я обещаю.
— Откуда? — удивилась Валя. — Знаешь, сегодня я слышала, как моя мама говорила с Лидкиной…
— О нас?
— Нет, не о нас. О том, что нельзя жениться, будучи нищим. Знаешь, мне кажется, мама не одобрит нас, если мы вот так — когда ни кола ни двора…
— Валька, глупенькая, я же тебе говорю — деньги будут! — засмеялся Иван, целуя ее.
Ах, перестань… Если б у нас были предки богатые… Ты же знаешь, моя мать копейки получает. А твоя?
— Да, у нас тоже не густо. Отец пять лет назад от рака желудка умер, так что мы сами еле-еле концы сводим. Но про деньги — я серьезно, они у нас с тобой будут! Помнишь, я тебе про Гурова говорил? Он поможет. Мать к нему уже ходила, он в Москве хочет со мной встретиться. Говорит, что уже сейчас хочет предложить мне кое-какую работу — вроде помощника у него… Я буду учиться, а вечером ему помогать. Через полтора года у нас будет целая куча денег! И никто не сможет к нам придраться…
— Это здорово, — сказала Валя. Сердце билось у нее быстро-быстро — так подействовали на нее слова Ивана. Счастье было реальным и, если подумать, не таким уж и далеким — подождать нужно всего каких-то полтора года… — Я надеюсь, дедушка доживет до этого дня. Он такой славный, хоть и допек уже всех своей гидрологией…
Ваня опять поцеловал ее.
— Главное — чтобы ты не передумала.
— Я не передумаю, — твердо сказала Валя.
Веселые годы,
Счастливые дни -
Как вешние воды
Промчались они!
Весна началась двадцать девятого февраля, неожиданно и скоропостижно. Еще накануне шел снег и было минус восемь, а на следующий день — раз, и все: засияло ослепительное, обжигающее зрачки солнце, потекли ряды сосулек, растущих под крышами, повалил пар от тяжелых шуб на прохожих, и в воздухе запахло особенным, каким-то декадентским запахом, который бывает только в городе и только ранней весной.
В такие дни не хотелось работать, а хотелось сидеть где-нибудь в тишине, изнемогая от неотвратимости времени, отсчитавшего очередной год, и жаловаться на авитаминоз и сезонную депрессию…
Вздыхая, Валя брела возле книжных полок — часть фонда подлежала очередному списанию — и вытягивала наиболее потрепанные и старые экземпляры. Это называлось — «визуальный осмотр». Списыванию подлежали не только ветхие книги, но и те, что устарели морально — шедевры кондового соцреализма, которые не интересовали даже литературоведов.
— Панферов, «Бруски»… — пробормотала Валя, пробегая взглядом по корешку. — На вид вполне приличные «Бруски», но в последние лет двадцать их ни разу никто и не спросил. Что ж, товарищ Панферов, кажется, ваш час пробил… А это кто у нас? Демьян Бедный… И вас на свалку истории! Гайдар, дедушка того самого? Нет, Гайдара оставим — классика как-никак, сама в детстве зачитывалась… Василий Казин тоже вызывает серьезные подозрения. Пойдем дальше. Ох, какая потрепанная книжка! Даже в руки взять страшно. «Три мушкетера». Не место им, таким затертым, на полке, надо сбегать в книгохранилище и заменить свежим экземпляром… А тут кто? «Малая земля» нашего дорогого Леонида Ильича… Что же с ней делать? Пожалуй, тоже придется утилизировать.
Совершая безжалостный отбор, Валя ничуть не мучилась угрызениями совести. «Визуальный осмотр» еще ничего не значил — из отобранных экземпляров надо было составить список, который отсылали в вышестоящую организацию — центральную библиотеку, возглавляющую звено из филиалов. Там списки внимательно прочитывались, и по ним составлялась директива — какие-то книги разрешалось выкинуть на свалку, а какие-то предписывалось поставить обратно на полку. Особенно доставалось трудам Маркса, Ленина и иже с ними — библиотекари регулярно пытались расстаться с ними, но «центральная» каждый раз трубила отказ, и труды основоположников возвращались на свои места. Потому-как — история философской мысли, и ничего уже не поделаешь…
