— Как ты? — услышала я вопрос Люка, разглядывая потолок.
Я закрыла глаза, и комната закружилась.
— Немного перебрала — а в остальном неплохо.
— Надеюсь, я не очень побеспокоил тебя на празднике своим звонком?
Я взглянула на карниз: орнамент расплывался перед глазами.
— Совсем нет — я даже испытала огромное облегчение, честно говоря.
— Почему?
— Потому что до этого у меня состоялась беседа с безобразным человеком.
— В самом деле? С кем?
— А, с одним брокером. Норманном Скривенсом. Фелисити намеревалась пристроить его ко мне.
— Да что ты?!
— Ага. Только она еще не знала, что я снова встретила тебя. Но даже если б и знала — не понимаю, о чем она думала! Ему по меньшей мере лет пятьдесят, и у него отвратительная внешность. Такой худой, лысый и в очках — а занудааа! Фелисити говорила, что ему не терпится встретить кого-нибудь, потому что его бросила жена, что неудивительно.
— Не говори так, Лора. Бедняга попытал счастья.
— Должно быть, я чересчур прямолинейна. Но это потому, что я выпила слишком много шампанского… — Я снова закрыла глаза. — И потому что он весь вечер меня донимал, а еще потому, что он ничего не понимает в Горации, ведь его девятая ода — одно из самых великолепных стихотворений, которые я когда-либо читала. Я тебе ее, кажется, читала, да? И… о-ой! Погоди, у меня голова кружится. Ик! Вот черт. Теперь еще и икота прицепилась. Но он до того был — ик! — нахрапистый, Люк: пытался развести меня на свидание! И даже — ик! — достал свой ежедневник! Но потом — ик! — слава Богу, позвонил ты; все равно, с какого — ик! — перепугу он решил, что может быть мне интересен?! Это какое-то старое огородное пугало — плюс ко всему у него изо рта такое амбре!
— Господи!
— Именно. Ох-хоспод-ди! Бож-же мой — ик! — как же я перепила. Меня щас вырвет. Интерес-сно, у Флисс здесь нигде воды нету? — Я приподнялась на одном локте и стала осматривать окрестности кровати и прикроватный столик, где среди тюбиков с кремами для лица, книг и детских салфеток мерцал красный огонек. — Этш-што? — донеслось из моего рта. Я подалась вперед и разглядела белую коробочку. И тогда до меня дошло, что это. — Воб-блин.
— Какой позор! — двадцать минут спустя шипела на меня Флисс. Вечеринка закончилась, а я, навалившись на кухонный стол, допивала пятую кружку воды. — Это слышали все!
— Кто? — спросила я.
— Да человек тридцать. А из твоего красноречивого описания было совсем не трудно догадаться, о ком шла речь. Все были в шоке. Я все выключила, как только поняла, что происходит, но было уже поздно. А он еще и стоял-то прямо рядом с радионяней, которая орала на всю катушку. Как он взбесился!.. Видела бы ты его лицо, когда он уходил.
— Ну извини, Флисс. — Я нетрезво вздохнула. — Я перебрала, потому что он меня достал, и понятия не имела, что няня включена. Почему она, кстати, вообще была включена? Необходимости в ней не было — так что ты сама виновата.
— Она у нас всегда включена, — огрызнулась она. — А потом, ее загородила поздравительная открытка, иначе я бы заметила и выключила.
— Ну извини, — снова вздохнула я. — Он меня прессовал весь вечер, и я просто выпускала пар. Я понятия не имела, что тут целая трансляция.
— Я чуть под землю не провалилась от стыда, — повторила Фелисити, раздувая ноздри. Я бы не удивилась, если в следующий момент из них повалит пар.
— А по-моему, забавно, — сказал Хью, который тоже слегка перепил. — Кто-нибудь хочет крестильного торта? — Для человека на грани банкротства он вел себя непринужденно.
— Хью, нет ничего забавного в том, чтобы оскорблять наших гостей!
— Ой, да перестань, Флисс! Мы с ним едва знакомы, ты и пригласила-то его, только чтобы познакомить с Лорой. И, честно говоря, по-моему, Лора права. Он слишком стар для нее и, соглашусь, выглядит неважнецки.
— Спасибо за поддержку, Хью, — рявкнула она, а я улыбнулась.
— Да не за что.
— Просто не повезло, — сказал папа.
— И ничего страшного. — Хью пожал плечами. — Скривенс работает в Сити, так что вряд ли он знает кого-нибудь, кто знаком с Лорой, даже если захочет обсудить это с кем-нибудь, чего я бы на его месте не делал.
— О ком это вы? — спросила Хоуп. Она отходила, чтобы забрать в машине подарок для Оливии, поэтому пропустила наш разговор.
Флисс объяснила.
— Его зовут Норманн Скривенс. Я учила его дочь несколько лет назад. Он брокер на бирже.
— Норманн Скривенс? — переспросила Хоуп. — Он что, был у нас? Он не брокер.
— Разве? — удивилась Флисс.
— Раньше был, но потом его сократили из «Казановы» и он стал финансовым журналистом. Теперь работает редактором финансового обозрения в «Дейли пост».
— Разве? — снова спросила Флисс. — Ох…
К моему горлу подступила тошнота.
— Он вхож к редактору Ричарду Соулу, больше известному как Р. Соул, король таблоидов, помешанный на защите животных. Метит на его место. Я никогда не встречала его лично, — продолжала Хоуп, — но он урод, каких поискать.
— С чего ты взяла? — поинтересовался Хью. — Вел он себя вполне любезно.
— А с того, что в прошлом году он брал интервью у Кэрол Строукс, самой успешной женщины-брокера на бирже драгоценных металлов. Она одинокая и привлекательная, но идеей встречаться с ним не прониклась, и он обошелся с ней очень низко в своей статье. Я совершенно не жалею, что Лора оскорбила его.
— Как бы то ни было, вряд ли он станет писать обо мне, — сказала я. — Я его читателям неинтересна.
— Тем более, — согласилась Хоуп.
— И уверена, что он захочет просто забыть это происшествие, — я, например, собираюсь поступить именно так. — Воцарилась тишина. — Ладно. Тогда все. Инцидент исчерпан. Кто-то хочет еще что-нибудь сказать по существу? — Все пожали плечами.
— Алададазагоягоя, — сказала Оливия.
На следующее утро я проснулась со страшной жаждой, ослепляющей головной болью и ощущением смутной тревоги.
— О-ох, надеюсь, что я никому не сказала ничего ужасного и никак не скомпрометировала себя, — проскрипела я, шатающейся походкой заходя в ванную. — Ой ладно, — пробормотала я, набирая ванну. — Раз жалеть уже поздно — остается забыть. — Я посмотрела в зеркало. Казалось, что вместо глаз у меня две маленькие пуговицы… По дороге на работу я выпила три эспрессо.
— И вот поворачивается она ко мне… — услышала я, открывая дверь. — А я тогда поворачиваюсь к ней и говорю… нет, правильно, Маурин, она сделала именно так — повернулась прямо ко мне и говорит…
Вот еще что я ненавижу в Нэрис. То, что люди, которые ее даже не знают, что-то ей «говорят». Причем сначала они должны по какой-то загадочной причине непременно «повернуться», а потом «сказать». Такое вращение и кручение, должно быть, очень изматывает. У меня при одном упоминании об этом уже начинает кружиться голова, не говоря уж о моем перепитии.
