В девять часов туман окончательно рассеялся, стало тепло, и им пришлось сбросить пиджак и свитеры. Шеа поймал двух окуней и провозгласил:
— Значит, нечего и ждать, кроме мелочи, до вечерней рыбалки.
Он вытянул якорь и начал грести к другому берегу острова.
— Разве мы не возвращаемся? — спросила Нелл, мечтающая втайне о горячем душе. Уже потом она вспомнила, что в коттедже нет горячей воды.
Улыбаясь, он покачал головой, подплыл к берегу и вытащил лодку на песок.
Нелл оперлась на протянутую ей руку и загородилась от его объятий:
— Не прикасайся ко мне, я всего тебя измажу этой гадостью.
— Я для этого и привез тебя сюда — чтобы отмыться и поесть.
— Но москиты сожрут меня.
— До заката их больше не будет. Разве ты не заметила, что они все скрылись в лесу?
Пока она вытирала мазь бумажным полотенцем, Шеа расстилал в тени одеяло.
— А теперь что? — в отчаянии и недоумении спросила она, когда получасовая работа увенчалась скромным успехом.
Шеа засмеялся:
— А теперь мы будем мыться.
— Мыться где?
— В озере. Раздевайся, — пригласил он, расстегивая одну из двух своих рубашек.
— Но нас кто-нибудь увидит!
— Здесь никого нет. — Он снял рубашку через голову. — Это озеро Мортон; оно совершенно безлюдно. — Он разделся донага, нашел в корзине кусок мыла и вошел в озеро.
Глядя, как он себя намыливает, Нелл поняла, что у нее нет выбора. Она стянула с себя одежду, вбежала в воду и подняла тучу брызг, прокричав:
— Х-холодно!
— Привыкнешь. Иди сюда.
Она покорно стояла, пока Шеа оттирал один за другим ее пальцы, а затем один за другим их перецеловал:
— Чтобы убедиться, что они чистые.
Он намылил ее шею, уши и лицо и опустил ее голову под воду, чтобы смыть мыло. А потом он уронил мыло, и они вдвоем искали его под водой. Под водой Шеа выглядел как заправский водяной, зелено-голубой в бликах солнца, рассекающий воду сильными руками. Она вспомнила греческую статую, которую видела в Афинах: Посейдон, могучий, властный, полнокровный и мужественный. Она удивилась, почему женщины боятся признать красоту мужского тела, в то время как мужчины беззастенчиво заявляют, что обожают женское тело. Нелл обожала его тело.
Шеа первым нашел мыло и швырнул его на берег. Вода стекала с его блестящих широких плечей. На его длинных ресницах блестели серебряные капли. Его глаза были цвета воды на глубине, и он показался Нелл самым прекрасным из всех мужчин, что ей встречались. Она ослабла от любви и обожания.
— Иди сюда, здесь глубже, — проговорил он с порочной улыбкой на губах, видя ее восхищенный взор, устремленный на него.
Нелл глубоко вдохнула, нырнула и поплыла к нему под водой. Ей хотелось вновь увидеть его тело под водой в бликах солнца. Она вынырнула и оказалась в его объятиях.
Он начал слизывать языком струи воды, сбегающие с ее тела. Своим языком он дразнил ее, пока она не прильнула к нему в поцелуе, его руки ласкали ее бедра и бока.
Сильным движением он приподнял ее над собой и коснулся губами ее груди. Она застонала в пароксизме удовольствия, вцепилась руками в его волосы, ощущая пламя желания, нарастающее внутри нее.
Они любили друг друга, пока по их соединившимся телам не пробежала последняя дрожь наслаждения, и тогда они стали смеяться и брызгать друг в друга. Все еще задыхаясь, в объятиях, они снова целовались, и Нелл прошептала:
— О, мой милый, я обожаю тебя. Нет частицы моего тела, которая не была бы твоей.
— Нелл, — прошептал он, целуя ее глаза, — я хочу, чтобы ты полностью мне покорилась.
— Ты уже покорил меня давно, милый, — ущипнула она его.
— А теперь время насладиться захваченными сокровищами, — и с этими словами он вывел ее на берег.
Нелл любовалась его фигурой, его ногами, уверенно ступавшими по песку, и вдруг заметила в мелкой воде какую-то тень.
— Что это? — спросила он указывая на нее.
— Пиявка, — засмеялся Шеа.
Нелл завизжала и вспрыгнула ему на руки. Он отнес ее на одеяло.
— Почему ты не сказал мне, что здесь водятся пиявки? — передергиваясь от отвращения, спросила она.
Смеясь, он бросил ей полотенце:
— Они только на мели. Не обращай на них внимания. Я начинаю готовить завтрак. — Он надел рубашку и штаны и стал чистить рыбку.
Нелл пожалела, что не захватила расческу.
— Ты будешь готовить нам завтрак?
— Что я за рыбак, если не сумею приготовить мой собственный улов?
Пока Нелл одевалась, Шеа разжег костер из хвороста, опорожнил в сковородку с жиром две банки картофеля в соусе и добавил туда рыбу. Несмотря на примитивность блюда, она должна была признать, что аромат восхитителен. Голод обуял ее. Она нашла в корзине тарелки, вилки и даже салфетки.
Сидя на одеяле бок о бок, они пировали. Затем нежились в объятиях друг друга, наблюдая за птицами, скользившими по глади озера.
Просунув руку под ее свитер, она нашел ее левую грудь и спросил:
— А ты знаешь, что одна грудь у тебя немного больше, чем другая?
— Да, милый, — сказала она, целуя кончик его носа. — А ты знаешь, что ты рычишь в разгар любви?
— Я? Нет!
— А ты не брился сегодня.
— Я никогда не бреюсь на рыбалке.
— Я не возражаю. — Она поцеловала его ухо.
— Нелл, что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты знала: я всегда буду тебя любить. После тебя я никого не смогу так любить.
— Милый, ты слишком серьезен. Что-то должно случиться?
Он нежно поцеловал ее.
— Я не это имел в виду. Прими это как… мое самое тайное признание. Он снова поцеловал ее, и она увидела, как улеглось его волнение.
— Шеа, ты можешь сказать мне одну вещь?
— Угу.
— Как ты узнал о парижском кафе и что человек писал мемуары…
— О, Нелл, — засмеялся он, схватив ее в объятия, — возле любого кафе в Париже растут каштаны и в любом кафе сидит человек в черном свитере и пишет мемуары. — Он перевернулся на спину, положил ее голову к себе на плечо и погладил ее волосы. Они заснули на середине поцелуя.
Оба проснулись, когда солнце садилось. Шеа резко сел и достал мазь.
— Намажься немедленно, — приказал он. — Сейчас они налетят.
— Если только ты пообещаешь снова ее смыть. — Шеа кивнул.
Шеа рыбачил до темноты, а затем завел мотор, и они поплыли по лунной дорожке, сопровождаемые звездами.
Дома от почистил рыбу, вскипятил воду для Нелл, открыл еще две банки с картофелем, добавил банку бобов и зажарил рыбу. Нелл было доверено приготовить кофе в древнем глиняном горшке.
Нелл наблюдала, как он с аппетитом ест свою рыбу; подбородок его голубел от щетины; нос был красным от загара, и недоумевала, как она жила до встречи с Шеа. Теперь она делила всю свою жизнь на «до Шеа» и «после Шеа». Он был для нее центром вращения всех ее интересов.
