– С пирожными.
– Пирожные принесла? – хмыкнул Ланц, искренне надеясь, что девушка от подобной фразы растеряется, но девушка вопреки ожиданиям просто засмеялась.
И тут же поставила на стол корзинку, которую все это время держала в руках.
– Принесла. Все-таки приходить с пустыми руками – моветон, как считаешь?
Дитрих собирался заявить, что, в принципе, наносить визит, когда тебя не звали, само по себе, проявление дурных манер, но в последний момент почему-то прикусил язык и покинул кухню, заявив, что приведет себя в порядок и вернется.
Повоевав с расческой, как, впрочем, и всегда, он не стал возиться со своим, уже ставшим привычным, начесом, а просто перехватил волосы резинкой, затянув их в петлю, и нацепил водолазку, решив не смущать девушку. Она, конечно, ничего ему не говорила и на вид не ставила, тем не менее, все равно немного смущалась, это было видно по проступавшему на щеках румянцу.
Дитрих сдул со лба выбившуюся прядь, которая никак не желала укладываться. Посмотрел на себя в зеркало оценивающе. Да уж, выглядит, как всегда, «чертовски сексуально». Так, что только оголодавшая по мужскому вниманию дева будет с таким флиртовать, от безнадеги. И темнота под глазами в наличии, и уши торчком, которые неудачная прическа открывала взгляду любого желающего и, в общем, как-то все не очень.
По ночам нужно спать, но у Дитриха не получалось. Ему катастрофически не хватало времени днем, чтобы сделать всю ту ерунду, которую хотелось. Трезво оценивая свои поступки, он понимал, что, на самом деле, ничего полезного не делает, но время куда-то девается, с катастрофической скоростью пролетая мимо. Как песок, сквозь пальцы течет. Строишь планы, рисуешь перед собой множество перспектив, а потом все равно оказываешься на прежнем месте. Ничего нового не происходит, а время ушло.
Эту непоследовательность и раздолбайство Дитрих в себе отчаянно не любил, но ничего изменить не мог. Точнее, даже не пытался.
Поняв, что, если еще пару минут посмотрит в зеркало, у него начнется нервный тик от увиденного, Дитрих поспешил ретироваться из ванной, на кухню, где его дожидалась гостья. Странно, но сейчас его настроение немного улучшилось, и он больше не горел желанием выставить девушку за дверь, стараясь, как можно скорее, избавиться от её общества. В конце концов, сегодня Лайтвуд не жевала жвачку, не говорила слишком много и не по делу, была достаточно мила и даже умудрилась пропустить мимо ушей неприятные подколки, превратив их в шутку. На её месте любая другая девчонка либо обозвала бы Дитриха козлом, удалившись с гордым видом, либо же ударилась в слезы. Люси ни того, ни другого не сделала, чем начала завоевывать авторитет. Предсказуемость никогда не считалась плюсом. Все, что предсказуемо – скучно, а скуку, как известно, Ланц не любил.
Пока его не было, Люси успела от души похозяйничать в кухне. Расставила чашки, разлила кофе. Судя по тому, как этот самый кофе пах, она сварила натуральный, а не воспользовалась растворимым, неизвестно каким чудом попавшим в дом Ланцев. Насколько Дитрих помнил, в его семье все терпеть не могли «гранулы с превосходным вкусом», потому что вкус там превосходил лишь жженую пластмассу, ничего больше о растворимом кофе Ланц сказать не мог.
– Сахар добавляла? – поинтересовался Дитрих.
В нем вновь взыграла природная дерзость. Он искренне хотел, чтобы Люси ответила да, он прицепился к ответу и сказал, что кофе с сахаром не пьет. Но девушка, немного откинувшись на спинку стула, произнесла:
– Нет. Я не знаю твоего вкуса, потому сахар не добавляла.
Дитрих криво ухмыльнулся. Такие мелочи, на которых можно подловить практически любого, а она обходит ловушки стороной, играючи, не прикладывая никаких усилий. Он много раз сталкивался с самонадеянными особами, которым казалось, что они знают о мужчинах все, в том числе, что все парни любят сладкий чай или сладкий кофе. Дитрих терпеть не мог сахар в этих напитках, белый песок ему казался не ко времени и не к месту. Он лишь портил вкус напитка, превращая хороший продукт в нечто невообразимое. Если хочется сладких напитков – газировка в руки, но чай и кофе лучше не подслащивать.
– А ты пьешь с сахаром? – поинтересовался он просто так, не особо заинтересованный в ответе.
– Нет. У меня отец терпеть не может сладкий кофе. Я тоже не люблю, – ответила Лайтвуд немного отстраненно, словно не о родном человеке говорила, а о ком-то постороннем.
Дитрих не стал садиться за стол, прислонился спиной к подоконнику, чтобы иметь возможность наблюдать за гостьей, в то же время, не демонстрировать свой интерес слишком явно.
Она была какая-то... странная. В чем именно заключается странность, Дитрих не мог сформулировать; просто странная, и все. А, может, и не странная. Противоречивая просто. Она производила впечатление трепетного цветочка, но, в то же время могла за себя постоять и ответить колкостью на колкость, не боясь реакции оппонента на свои слова. Это было довольно удивительно. Дитрих привык к тому, что девушки с ним не спорят. Та же Гретхен обычно прикусывала язык и старалась соответствовать его вкусам, прислушиваться к его словам, подстраиваться под его желания, свою натуру подавляла, в угоду другому человеку. Это не вызывало уважения, это еще больше раздражало Дитриха, чем сопли-вопли, угрозы и показные рыдания с обвинениями в жестокосердии. Там девушки давали выход своим эмоциям, Гретхен их сдерживала. Люси просто отвечала тем же, ловко отбиваясь от каждой фразы, как теннисист высокого уровня отправляет теннисный мячик в полет.
Сделав большой глоток кофе, Дитрих все же не удержался и откусил немного от пирожного, которое ему принесли в дар. Вообще-то их было довольно много, и все разные. Песочные корзиночки с разнообразными начинками, эклеры и несколько бисквитных пирожных. Куда ему столько, он не знал. Поразмыслив логически, пришел к выводу, что рассчитаны пирожные были на всю семью. Тогда все становилось на свои места, было достаточно закономерным.
Нужно было сделать какой-то ответный жест. Например, сказать пару приятных слов. Дитрих произвел ревизию шаблонных комплиментов, которые обычно выдают парни, и с удивлением понял, что у него таких шаблонов нет. Совсем-совсем нет, даже минимально. Он не умеет говорить комплименты и нежности, его удел – хамство. Видимо, он и, правда, жестокосердный киборг, не знающий слов любви. Но... девушка же старалась.
«Её никто не просил стараться», – нагло заявил внутренний голос.
«Это будет некрасиво, вот так стоять и молчать», – продолжал мучительно размышлять об общей нелепости ситуации Дитрих.
