Не успела Дендре ничего сказать, как муж взял ее за руку и повел в спальню. Там поцеловал, потом заговорил:
– Я был больше изумлен, чем встревожен, когда не нашел тебя дома. Думаю, впервые за нашу супружескую жизнь ты не ждала меня. Где ты была? Почему ушла из музея?
Тут Дендре осознала, что Орландо был прав: ее чувство к Гидеону до сих пор было скорее одержимостью, чем любовью. Защитным механизмом, который до сих пор удерживал Гидеона. Глаза на это ей открыла его демонстрация любви к Эдер, нарочито откровенная, такая, чтобы о ней сплетничал весь мир. И то, что муж весь вечер почти не уделял ей внимания, не признавал ее как единственную в его жизни женщину, жену, разделившую его судьбу. Гидеон Пейленберг принял огромную честь, которой был удостоен, даже не упомянув имени Дендре, хотя без нее, возможно, и не стал бы великим художником. Он понимал это, Дендре понимала это и считала, что об этом нужно было сказать всему миру.
Они смотрели друг другу в глаза. Во взгляде Гидеона не было любви; пожалуй, было внимание, может быть, забота. Ей был ненавистен этот взгляд. Гидеон никогда так не смотрел на нее, пока на сцене не появилась Эдер. Дендре повидала многих женщин, появлявшихся в их жизни и исчезнувших: любовниц, недолгих возлюбленных, партнерш на одну ночь. Когда Пейленберг бывал увлечен очередной подругой, то неизменно брался писать ее портрет, а когда работа была закончена, прекращались и отношения. С Эдер с самого начала все было по-другому. Эта красивая, молодая женщина, воплощавшая собой все, чем не обладала Дендре, не пыталась влезть в душу Гидеона, поразить художника своим умом, остроумием, телом. Она обладала чем-то особым, чего не было у всех остальных. Эдер могла говорить об искусстве с такой же страстью и проницательностью, что и Гидеон. Могла возражать ему, бросать вызов. Она не была ничьей подстилкой. Совсем наоборот – она была с ним на равных.
Истина заключалась в том, что Эдер теперь стала главной музой Гидеона – ее живой ум вдохновлял его. Она добавляла к его жизни новое, волнующее измерение. В творчестве художника начался новый период, оригинальность его работ вызывала больше похвал, чем когда бы то ни было. У Гидеона всегда было так: в каждой новой картине или скульптуре, в каждом произведении искусства появлялись новые грани его видения мира и его уникального дарования. Нечто проникающее в разум и душу, вырывающее зрителя из повседневности и как будто возвышающее его, оставлявшее прекрасное и глубокое впечатление.
Дендре отошла от мужа.
– Я была в «Содружестве». Удивляюсь, как ты не догадался. Почему ушла из музея? Причины сложные, не будем сейчас в это вдаваться.
Его лицо вспыхнуло гневом.
– Если тебе есть что сказать о своем странном поведении, давай говори!
Орландо был прав, ей следовало быть осторожной. Дендре, несмотря ни на что, по-прежнему любила мужа, любила детей, созданный им образ жизни. Она поняла, что придется превратить свою одержимость снова в любовь, а самой стать волнующей женщиной, личностью, если она хочет оставаться женой Гидеона Пейленберга.
– Получение ордена Почета, выставка, ужин… были очень захватывающими. Видимо, это меня потрясло, и я разволновалась. В голову лезли разные мысли, я почувствовала себя не в своей тарелке. В общем, ушла из музея и поехала в «Содружество».
В лице Гидеона отразилось облегчение оттого, что ссоры не будет. Он обнял Дендре и крепко, страстно поцеловал.
– Я люблю тебя. И всегда буду любить. Мы вместе прошли большой путь. Я попрошу Орландо отвезти Эдер домой.
Гидеон не лгал никогда, не лгал и теперь. Дендре знала, что муж любит ее – за то, что она предана ему, хотя в данное время ему было недостаточно этого. Они вместе вышли из спальни и попрощались с Эдер и Орландо. В постели Гидеон, все еще взбудораженный вечером, обнял Дендре. Лежали они на боку, лицом к лицу. Она ждала ласк, слов любви, но тщетно. Вместо этого он забросил ее ногу к себе на бедро и с силой вошел в нее.
Все тщательно подавляемые эмоции исчезли, и Дендре вскрикнула – началось сексуальное блаженство. Гидеон глубоко входил в нее снова и снова. С той неторопливостью, которая, как он знал, доставляла ей наибольшее наслаждение. Кончили они одновременно, что, казалось, лишь воспламенило их страсть. Они перенеслись в иной мир, на какой-то эротический ландшафт. Забыв обо всем на свете, Дендре и Гидеон возрождались снова двумя страстно влюбленными душами.
Наутро, разбудив Дендре поцелуем, Гидеон ничего не сказал о вчерашнем вечере. Ей показалось, что лицо у него обеспокоенное. Продолжал ли он любить ее вопреки своему желанию? Был ли секс чем-то большим, чем утоление вожделения? Был ли он влюблен в жену так же, как в Эдер?
Обе принадлежали ему, но ведущей была Эдер, а не Гидеон. Дендре тем временем играла роль покорной, любящей жены. Она не сомневалась, что, если позволить себе поссориться из-за Эдер с Гидеоном, муж бросит ее и уйдет к любовнице. Дендре была готова воевать за сохранение своего брака, сражаться всеми средствами и с Гидеоном, и с Эдер. С осознанием этого ее охватило какое-то новое чувство уверенности, и она почувствовала себя счастливой совершенно по-иному, чем раньше.
Дендре приготовила завтрак для мужа и для себя: большие стаканы апельсинового сока, омлет с куриной печенкой и грибами, горячие булочки, абрикосовый джем и кофе. Юкио отнес еду в мастерскую и расставил на столике, за которым Гидеон большей частью завтракал в одиночестве.
Дендре спустилась по лестнице следом за ним и увидела, что Гидеон готовит новый холст. Поглощенный работой, он не слышал их. Это дало ей минутку, чтобы внимательно разглядеть мужа. Она отлично понимала, почему женщины влюбляются в него. Всем своим существом Гидеон источал энергию, обаяние, страсть. Он притягивал людей. Просто познакомиться с ним многие считали для себя честью. Всем хочется соприкоснуться с великим хоть раз в жизни, а Дендре жила с ним больше тридцати лет. И не собиралась ставить на этом точку. Она мысленно сказала: убирайся из моей жизни, Эдер, или расплачивайся за последствия!
Смех Дендре Пейленберг раскатился по просторной мастерской. Художник прекратил работу, Юкио позвал его:
– Завтрак, Гидеон.
За столом он сказал жене:
– Давно не слышал, чтобы ты так смеялась. Мне приятно, когда ты счастлива.
– Давай уедем на Гидру! Я соскучилась по этому острову, по морю. Проведем там месяц-другой, а летом вернемся на Файер-Айленд? – предложила Дендре.
– Подумаю.
– Ты не чувствуешь некоторой опустошенности после вчерашнего празднества, когда тебе поднесли весь мир на тарелочке? – спросила она.
– Нет. Пожалуй, я горжусь собой, слегка самодоволен, очень счастлив признанием и мыслью, что теперь никогда не придется беспокоиться о деньгах. Тебе и моим девочкам тоже… – Гидеон проглотил очередной кусок и добавил: – Омлет просто фантастический. Я голоден как черт. С яйцами, Дендре, ты волшебница.
