В свое время Джесси воевал во Вьетнаме, а после службы закончил курсы санитаров. Лени полюбила его.
Полюбила она и свою работу. Все ей здесь нравилось, особенно собственный кабинет, расположенный в небольшой комнате с окном во всю стену, через которое проникала масса света и тепла. Обставлен он был весьма продуманно и имел только самое необходимое: металлический стол, шкаф с четырьмя ящиками под картотеку и, конечно, электрическая печатающая машинка.
Лени освоилась быстро и, хотя не ставила ошеломляющих рекордов, выполняла работу точно и аккуратно, что компенсировало некоторый недостаток скорости.
Первая неделя на новом месте прошла спокойно. Ее опасения, связанные с тем, что Рэнд будет работать рядом, а значит, они будут поневоле встречаться, не оправдались. Но, даже если он и не присутствовал физически, его имя постоянно было у всех на устах. Все — от Карлы и Джесси до последнего добровольца — считали, что доктор Бэннет — кит, на котором держится земля. Постепенно Лени осознала, что если Карла — хребет клиники, то Рэнд — ее душа.
Лени не знала, чего ожидать, когда он должен был заступить на дежурство в первый раз. Однако он не появился и не искал с ней встреч, и к концу дня она не знала: то ли ей вздохнуть с облегчением, то ли расстроиться. Подумав немного, она поняла, что испытывает и то и другое.
Прошло две недели. Она, как всегда, напечатала расписание, из которого узнала, что Рэнд приступает к очередному дежурству, с двух до шести часов. Она же ежедневно работала с девяти до шести часов, значит, они могут встретиться только в течение четырех часов. Лени, боясь столкнуться с ним, старалась никуда не выходить.
Но в тот день Рэнд все-таки пришел. Он вошел к ней неожиданно и тут же закрыл за собой дверь так буднично, будто делал это каждый день.
Лени подняла глаза и, увидев его, почувствовала, как бешено заколотилось сердце. «Бог мой! До чего же она красива», — подумал он, ощущая, как снова в нем поднимается волна злости и желания одновременно. Последнее время его все чаще охватывали приступы озлобления. Впервые в жизни он нуждался в человеке, одном-единственном, но которому, похоже, сам не нужен. Это бесило его. Но его злость не была направлена на Лени или на себя. Его злила ситуация, в которую они попали, злила тем более, что он, как ни старался, не понимал ее.
Его неудержимо тянуло к ней. Сколько раз за последние недели он достигал предела отчаяния и думал, что больше не выдержит секунды без нее. Он даже летал на неделю во Флориду к своим друзьям Алексу и Рэйчел, чтобы заставить себя не появляться Лени на глаза. Но к концу недели они отправили его назад с напутствием не возвращаться к ним до тех пор, пока, во-первых, не исправит свой жуткий характер, во-вторых, не привезет с собой Лени.
— Как устроилась? — спросил он, приближаясь к ней.
— Не жалуюсь. — Она автоматически отключила печатную машинку. — Здесь работают чудесные люди.
— То же самое они говорят о тебе. — Он окинул кабинет внимательным взглядом, отметив и новые цветы, появившиеся на подоконнике, и прикрепленные к боковой стенке рисунки, принадлежащие, очевидно, Джои, и фотографии самого Джои на столе.
— Как дела у Джои?
— Все в порядке. — «Скучает по тебе, — тоскливо подумала она, — так же, как и я». — Гипс уже сняли.
— Хорошо. Я рад, что он выздоравливает. Я хотел бы взять Джои на матч по гандболу, в следующую субботу. Будут играть две команды нашей клиники: санитары против лаборатории. Ты не отпустишь его? Думаю, ему понравится.
— Я благодарю тебя, Рэнд, за то, что ты просишь моего разрешения здесь, а не у меня дома.
Он пожал плечами.
— Я не хотел спрашивать в присутствии Джои. Мне совсем не хочется вселять в него надежду, а потом заставить его услышать твое «нет».
— Весьма предусмотрительно, потому что я действительно собираюсь сказать «нет».
— Почему?
— Ты слишком часто задаешь этот вопрос, Рэнд.
Он наклонился к ней, упираясь руками в стол.
— Да, задаю. Потому что не могу согласиться с твоим решением, ни разумом, который говорит мне, что оно безумное, ни телом, которое тоскует по тебе днем и ночью.
Резкая перемена в поведении Рэнда и переход к другой теме разговора обескуражили Лени.
— Не будем возвращаться к этому. Уже все решено.
Она не успела и глазом моргнуть, как Рэнд подскочил к ней и, резко приподняв со стула, крепко прижал ее к груди, впиваясь ртом в ее губы. Поцелуй был быстрым и неожиданным, и Лени не успела защититься. Мгновенный жар охватил низ ее живота, распространяясь оттуда вверх и вниз, ноги подкосились, а голова пошла кругом.
Поцелуй Рэнда — запретное удовольствие для нее. «Но как можно защищаться, — подумала она, если каждая частица ее плоти тоскует и тянется к нему?»
— Прекрати, Рэнд, — сказала она, задыхаясь.
— Прекратить что, Лени? Говорить тебе то, что ты и так знаешь? Заставить тебя не тосковать по мне, так же, как и меня — по тебе? Не получится, Лени!
Она отпрянула.
— Я полюбила эту работу, Рэнд, но предупреждаю, что сразу же уйду, если… — она впилась ногтями в ладонь, — если ты будешь продолжать беспокоить меня.
— Беспокоить? — Он судорожно сглотнул. — Значит, ты так все воспринимаешь? Я беспокою тебя?
— А разве не так?
Выругавшись, он зашагал кругами, потом остановился у окна. Он устал всегда все делать не так с ней. Но хуже всего, что он устал жить без нее. Иногда ему казалось, что он начинает сходить с ума. Он заметил, что даже его подчиненные, боясь его раздражения, стали ходить на цыпочках при нем. В последнее время ему удавалось сохранять хладнокровие только при пациентах и их родственниках.
«Неужели ему придется отказаться от нее», — спрашивал он себя. Нет, даже мысль об этом была невыносима. Он с самого начала знал, что ее нелегко будет завоевать. И, если для этого понадобится весь остаток жизни, что ж, он и его потратит.
Приняв решение, он надел на лицо маску холодности и отчуждения, которые вовсе не испытывал, и повернулся к ней.
— Хорошо! Я не вижу никакого вреда в том, чтобы сходить с Джои на матч. Я слишком привязался к нему за то время, пока мы встречались. Я очень по нему скучаю и думаю, что не погрешу против истины, если скажу, что и он тоже скучает.
— Ты многого не понимаешь, Рэнд.
— Тогда объясни мне. Я действительно ничего не понимаю. Давай сядем и все обговорим.
— Мы уже все сказали в тот вечер, — напомнила она ему.
— Нет, не мы. Ты сказала. Я только слушал и был слишком ошеломлен, чтобы возражать.
Его присутствие и поцелуй сделали свое дело. Дрожь пронизывала все ее тело, а ослабевшие ноги не могли удержать ее. Она села.
