— Именно то, и я рад, что ты все же об этом сказала, — медленно заговорил он, возвышаясь над ней как башня. — Ну что ж, по крайней мере мы расставили все точки над «i», Сирил. Ты права, у нас нет шанса на счастливую семейную жизнь потому, что ты не любишь меня. Если бы ты любила меня, ты стала бы моей женой, невзирая ни на мою профессию, ни на прочие мнимые и реальные различия между нами. Знаешь, когда первые несколько дней в суде ты упорно не обращала на меня внимания, я подумал, что вот наконец-то та женщина, которая не покупается на внешность, женщина, которая видит в мужчине мужчину — и ничего более. Я не пытался в отношениях с тобой строить из себя нечто большее, чем представляю на самом деле. Увы, финал тот же. Как и Франсуаза Дюпре, как и упомянутые тобой бабы из зала суда, ты видишь во мне всего лишь прельстительный кусок мяса. И от этого, черт бы вас всех побрал, становится тошно!
Сирил стояла как оглушенная, пока Шон лихорадочно натягивал на себя брюки, майку, пиджак, засовывал ноги в так и не расшнурованные ботинки. И только когда он решительно двинулся к выходу, Сирил, вздрогнув, поспешила за ним.
— Прощай, Сирил, — сказал он, внезапно обернувшись у входной двери. — Желаю тебе всего хорошего в жизни, но боюсь, что с твоими установками тебе суждено до конца дней оставаться одинокой и никем не понятой. Мне тоже… на какое-то время. А там… Ну что ж, мой папаша в таких случаях говорил: «Какую бы рыбку ты ни поймал, в море плавает еще лучшая».
Сирил дернулась, как от пощечины, от этого грязного и циничного намека.
— Стой! — взвизгнула она, когда Шон взялся за дверную ручку. — Забери свою рубашку! Я не желаю, чтобы в доме оставалось хоть что-нибудь твое!
— Сохрани на память о той правде, которую ты не пожелала услышать! — взорвался Шон, отталкивая ее от двери и выбегая прочь.
— Чтоб ты провалился, Шон Стивенс! — закричала Сирил, бессильно барабаня по закрывшейся двери. — Вместе со своим папашей и его идиотскими пословицами!
Сорвав с себя шелковую рубашку, она бросила ее на пол и стала топтать, а потом, скорчившись, повалилась на пол сама и зарыдала в голос.
Когда судейский пристав объявил о том, что можно садиться, Сирил на мгновение охватила паника: ей показалось, что и неведомый корреспондент тоже бросил ее. Похолодев, она ощупывала пальцами щель между сиденьем и спинкой, пока не нашла-таки сложенный в квадрат листок. Сегодня он оказался засунутым особенно глубоко, и если бы Сирил так упорно и отчаянно не искала это послание, то скорее всего просто не обнаружила бы его.
Трясущимися от волнения пальцами она разгладила листок и прочла. Один раз. Другой. Лоб ее прорезала складка. Сирил ничего не понимала:
«Хоть в зале при свечах сияет день,
Под маской каждого лица таится тень».
Красиво, поэтично. И загадочно. Удивительно непохоже на полные юмора и оптимизма предыдущие послания.
В это время Дэниэл Стерн представил первого свидетеля, Юрия Гринберга, научного руководителя своего подзащитного, и Сирил сочла необходимым проявить внимание к процессу.
Доктор Гринберг подтвердил, что Джеймс Говард — самый блестящий из соискателей, с которыми ему когда-либо приходилось работать.
— Когда вы впервые познакомились с теоретическими выкладками Джеймса Говарда? — спросил у него Дэниэл Стерн.
— Полгода назад, если не раньше. Еще до того, как он стал соискателем. С того же времени я внимательно следил за результатами каждого из его экспериментов, которые он, кстати, тщательно документировал.
— Так значит, у вас, доктор Гринберг, нет никаких сомнений в том, что гипотеза мистера Говарда и его экспериментальные данные — результат его собственных усилий?
— Абсолютно!
В ходе перекрестного допроса мистер Бар-сон поинтересовался у Юрия Гринберга, когда именно тот ознакомился с докторской диссертацией мистера Говарда.
— Двадцать третьего апреля, за две недели до представления ее на кафедре, как и положено, — сказал доктор Гринберг, ободряюще улыбнувшись своему подопечному.
Мистер Барсон тут же торжественно сообщил суду, что журнал «Кристаллография сегодня» со статьей доктора Кернса «Очистка и производство кремниевых кристаллов в условиях полного вакуума» вышел в свет двадцатого апреля: он лишний раз напомнил о том, что работа была опубликована до окончания Джеймсом Говардом своей диссертации.
Судья Каррера предложила Дэниэлу Стерну представить следующего свидетеля, но адвокат попросил о небольшом перерыве.
— Наш свидетель немного задержался в пути из Нью-Йорка, — пояснил он.
Бросив взгляд на Говарда, Сирил подумала, что дела у него идут неважно: все еще оставалось широкое поле для различных допущений, и позиции истца не выглядели бесспорными. Вздохнув, она украдкой бросила взгляд на дальнее кресло, но Шон, повернувшись к Мэтту Тернеру, о чем-то разговаривал с ним.
Дела идут неважно и у Сирил Адамс, подумала она, иронично скривив губы. Проведя на ногах самое золотое для нее время, она под утро забылась и потом проснулась как от удара молнии, ошеломленная мыслью, что совершила ужаснейшую ошибку, с ходу и бесповоротно отвергнув предложение Шона.
Даже учитывая то, что он добился от нее обещания стать его женой нечестным путем, будучи знакомым с ней меньше недели, она не должна была поступать так жестоко!
Сегодня утром Сирил сделала самой себе признание: ее чувства к Шону Стивенсу гораздо сильнее, чем ей казалось. Этой ночью она просто поддалась панике и повела себя наихудшим образом. Но и Шон тоже был неправ: он должен был дать ей время самой разобраться в своих чувствах!
Сирил приехала в суд задолго до начала заседания, рассчитывая встретить Шона на автостоянке или в фойе. Она надеялась, что Шон, остыв, пойдет ей навстречу, и у нее появится хоть какой-нибудь шанс. Шанс вырасти и повзрослеть.
Но ничего из ее планов не вышло: он появился секунда в секунду перед запуском всех в зал суда, проигнорировал ее виноватую улыбку, а потом столь же упорно не замечал ее взглядов.
Перерыв казался бесконечным. В ожидании момента, когда заседание возобновится, Сирил раз десять подряд перечитала записку. Что-то — скорее даже в структуре послания, чем в содержании — заставляло ее заподозрить скрытый между строчек смысл.
Прибыл задержавшийся свидетель, и заседание возобновилось. Высокий мужчина с обветренным лицом, назвавшийся при принесении присяги Тэйлором Вудсом, оказалось, был главным редактором журнала «Современная кристаллография». Вудс показал, что в свое время получил от Джеймса Говарда рукопись под названием «Производство кремниевых кристаллов в условиях вакуума».
