Тянет руку Яшину. Ваня пожимает.
Меня отпускает, колени подкашиваются.
— Спасибо… — бормочу я, сбегая от них.
— А что здесь происходит? — подходит Нина Михайловна.
Вовремя, как всегда!
— Ничего, — пожимаю плечами.
Парни расходятся.
— А Алёна Максимовна у нас как обычно в самом центре «ничего»? — недовольно.
— Это мои подопечные, где я ещё должна быть? — раздражённо выплескиваю я эмоции.
Не дожидаясь ответной реплики, прохожу мимо.
И вроде бы всё закончилось хорошо, но внутри меня всё дрожит от обиды и хочется плакать.
Не из-за слов Миши, а этого выкрика в спину, который самбисты не прокомментировали. Но по мне он ударил ещё сильнее, чем Мишины скабрезности. Потому что ударил в больное место.
Поспешно иду к себе в комнату, потому что чувствую — сейчас разревусь.
И успеваю только залететь внутрь, как напряжение последних дней выплескивается небольшой истерикой. Обняв подушку, тихо рыдаю.
Господи, только бы не зашёл никто!!!
Ложусь на кровать, отворачиваясь к стене.
Слышу сначала шаги, потом залетает Марат.
— Алëн?!
Сжимаюсь, боясь дышать. Тарханов, не Ваня. И что-то мне подсказывает, рук жать не будет, если увидит меня рыдающей.
Делаю глубокий долгий вдох.
— Я посплю, ладно?.. — не дыша шепчу я.
— Всë хорошо? — настороженно.
— Мхм…
— Ладно.
Чувствую, что смотрит. Выходит наконец-то. С облегчением, рвано выдыхаю.
«Я люблю тебя!» — приходит от него смска.
Котёнок мой…
Но малодушно ничего не пишу в ответ. Это очень больно — не писать ему в ответ признаний. Но мне страшно писать, и смести этим последнюю дистанцию. Слишком всë вокруг остро!
Выключает практически мгновенно.
Сквозь сон слышу голоса на улице. Окно открыто.
— Отбой! — голос Марата, он будит окончательно.
Сонно поднимаюсь.
Ну и чего я ревела?
Просто внутри меня давно живёт истерика. С тех самых пор, как выхватила всю эту жесть от Рустама. Я тогда её не прожила. И теперь она живёт как зверь в клетке. Я её не выпускаю и сейчас. Но иногда она прорывается ненадолго.
Беру полотенце, иду в душ.
— Алёна Максимовна! — затаскивает меня Люба за локоть к себе.
— А?
— Вы совсем обалдели? — показывает на кровать, держа в руках покрывало.
Там — дар от Тарханова! Убейте меня. Всё в презервативах!
— О, боги! — закрываю ладонями лицо.
Я забыла совсем про них!
— Это покушение, я считаю! — хихикает Люба. — Ты хочешь, чтобы я от зависти умерла? Или это патроны для расстрела самолюбия Рустама Давидовича? Тогда почему в моей кровати??
— Люба! — страдальчески вздыхаю я. — Давай их выкинем просто.
— Да сейчас же! Столько добра… Ты в душ шла? Иди, — выпроваживает меня за дверь.
В душевой поднимаю горящее лицо под прохладные струи воды.
Ну что за день такой, а? Скорей бы закончился…
Глава 32. Накосячить
Засунув чешущиеся кулаки в карманы шорт, смотрю в окно.
— Миха, извинился… Держи себя в руках, — убеждает меня Яша.
— Мхм…
Если я с ним сцеплюсь, Алёна опять скажет, что я пацан. И не контролирую эмоции.
А я контролирую.
— Ну, ладно тебе, Мар, и мы в таком духе шутили с Максимовной. Не надо устраивать войну после того, как они дали заднюю и извинились.
— Я и не собираюсь.
— Ну и славно, — выдыхают пацаны.
— Но я поговорю…
— Не надо! — хором и наперебой. — Тогда все будут не догадываться, а точно знать, что вы с Аленой замутили.
— Нда. А так, я как лох должен молчать, когда к моей девушке пошло подкатывают?
— Ну, разрулили без тебя!
— Вот именно — без меня.
— Давай так: пока — замяли. Будет ещё один заход, тогда уже наедешь? — предлагает Яшин.
Это очень нелегко для меня. Нет, я не собираюсь лезть в бутылку и устраивать драки. Но не заступиться, не показать, что я дам ответку на грубость в еë сторону…
Выхожу из комнаты, мне там тесно от огня бушующего в теле. В холле у кулера несколько дзюдоистов с Мишей.
Мы застываем с ним глаза в глаза.
На мгновение слепну от того, как подскакивает давление.
Сверлим друг друга взглядами. Допив воду, сминается стаканчик, бросает в урну.
— Ну, окей, пойдём, — кивает мне на дверь.
Иду за ним на улицу. Сердце ускоряется.
— Пацаны, тормозите! — в разнобой доносится от дзюдоистов в спину. — Ну разрулили же!
Идем с ним рядом по беговой дорожке.
Дзюдоисты следят за нами с крыльца. Наши тоже высыпают всей толпой.
И попробуй тут сохранить что-то в тайне! Все всë мгновенно просекают.
— Если я зашёл на твою территорию, Тарханов, скажи открыто — моя девушка, мы вместе. Я тебя уважаю. Лезть между вами не буду. Если не твоя… Тогда какие вопросы? За грубость я извинился.
Ну вот он момент истины. А я говорил Алёне, что я так не смогу!
Как я должен выворачиваться??
— Не зависимо от того, моя она или не моя, — аккуратно выбираю слова. — Алёна член нашей команды. И девушка. И если ей неприятно от чьих-то подкатов, то мы будем рвать тех, кто еë оскорбляет.
— Не только вашей. Но и нашей. И мы тоже за Алёнку в репу дадим.
Разговор заходит в тупик.
— Короче, Мар. Твоя или нет? — тормозит он, разворачиваясь ко мне лицом.
Ну, прости меня…
Сжимая челюсти, положительно моргаю.
— Понял, отстал, — раскрывает обезоруживающе ладони.
А я чувствую себя виновато и хреново. А с хера ли?! Какие были ещё варианты??
Да, просто, дай мне это право открыто защищать тебя! Нас! И вся эта возня, которой ты боишься… Да я снесу это всë! Почему ты не веришь в меня??
Как ей это донести??
Возвращаемся к корпусу.
— Отбой! — смотрю я на время.
Издали вижу Рустама. Вернулся…
Ни спонсоры, ни кураторы не в курсе, что я отстранён. Он молчит, и я молчу.
Пацаны расходятся, напряжение спадает.
Засовываю в рюкзак спальник. Забираю ещё Ромкин. Стаскиваю из наших запасов пакет с зефиром, ликер, пачку сигарет.
— Мы на Солёное, — предупреждаю своих. — Если какой кипиш, звоните.
— Да всë нормально будет. Оторвитесь там как следует… — подмигивает Яшин.
Прищуриваюсь недовольно.
— Ну… В смысле… Романтической вам ночи, — смеясь, облизывает губы.
Закатываются глаза.
Ладно…
Что с них взять? При посторонних не комментируют, и то хорошо.
Надев рюкзак, иду к Алёне.
В холле вижу спину Рустама, как заходит в тренерскую секцию.
Черт! Не успел.
Дёргаю ручку двери. Заперто уже. Ключи только у тренеров. А ещё у Алены с Любой.
Захожу в секцию.
Рустам у дверей Алены. Она, обернувшись большим полотенцем, стоит с мокрыми волосами. Рядом с ним. Сбиваюсь с шага.
Она распахивает испуганно глаза, заметив меня.
— А Люба только в корпус ушла… — заикаясь выдаёт она, качнув отрицательно головой.
Да, пиздец!
С возмущением смотрю на них.
Протискивается мимо Рустама, закрывая перед его носом плотно дверь.
Мы встречаемся взглядами.
— Ты не слышал? — презрительно дёргает бровью.
— Я подожду! — толкаю Любину дверь.
Захожу внутрь. Оставляю дверь открытой.
— Аленушка, можно? — стучит к ней в дверь.
Раздраженно толкаю кулаком стену. Я не могу так. Не могу. Не могу!!
Но, видимо, «нельзя». Уходит к себе.
Короче!
У стены две ракетки от бадминтона. Забираю одну. Без стука тихо врываюсь к Алёне.
— Мар! — возмущённо хватает полотенце, прикрываясь.
Вставляю ракетку в ручку двери, другой, широкий конец, втискиваю за шкаф. Теперь снаружи никто не откроет.
Алёна растерянно поправляет волосы.
Сгребаю в объятия.
— Я накосячил.
— Как?? — испуганно вглядывается в глаза.
— Не важно. Просто прости меня сразу и всё!
— Тарханов…
Сминаю еë губы поцелуем. И не отпуская, целую до тех пор, пока не прекращает вырываться.
