найдется.
– Ангел, – я вздрогнула, услышав его голос из-за спины и уронила бутылку с гелем под ноги. Демид шагнул в душевую прямо в брюках и развернул меня к себе, – не обращай внимания.
– Она ушла? – растерянно смотрю по сторонам и обнимаю себя руками. Понимаю, что несмотря на горячую воду меня бьет озноб.
– Да и я забрал ключи, Лена не вернется, – его ладони обнимаю и осторожно поглаживают меня по спине, – мы расстались.
– Я слышала, – пытаюсь оттолкнуть Демида от себя, – по телефону. После двух лет вместе. Ты вообще бесчувственный? Нельзя так с близкими людьми.
– Ангел, послушай, у нас с ней были немного не те отношения.
– Какие не те? – вздергиваю на него лицо, хоть падающая из насадки вода и заливает глаза, – два года и ты ее бросил по телефону.
– Потому что не любил, – его ладонь обхватывает мой затылок и не дает отклониться, когда Демид тянется за поцелуем. Его губы вторгаются в мой рот, а тело вжимает меня в кафель стены, – не думай о ней.
– Подожди, – не могу вот так, здесь же каких-то пару минут назад была другая женщина, – отпусти. Я не хочу! – отчаянно отпихиваю и пытаюсь вырваться.
Господи, да что я вообще творю? Меня же дома Алекс ждет. Он мне верит. А я что вытворяю и с кем? С этим зажравшимся сукиным сыном, для которого женщины расходный материал?
Демид медленно выпускает меня из стальной хватки и прислоняется к стене. Жесткое дыхание и сжатые кулаки выдают насколько сложно ему дается эта попытка взять себя в руки.
– Тебе нужно остыть, Ангел.
Хватаю с вешалки полотенце и быстро стираю с себя воду. Выскакиваю в спальню, где не с первого раза нахожу свою одежду. Тело все еще влажно и натянуть на себя одежду гораздо сложнее обычного, что злит меня еще больше. В чем-то Демид прав – мне нужно выдохнуть, остыть и подумать над тем, что я натворила.
– Куда ты собралась? – он выходит из ванной с полотенцем на бедрах и садится передо мной на кровать.
– Домой, – с десятого раза наконец справляюсь с молнией на юбке, – давай просто забудем, ладно?
– Не ладно, – повышает Демид голос.
– К черту все, – разворачиваюсь и спешу прочь из спальни. Сбегаю по лестнице и закручиваю гулькой все еще мокрые волосы. Хорошо что лето, иначе я бы точно заболела с подобными экспериментами. Обуваю туфли и вылетаю на улицу.
Тут хотя бы можно дышать свободно. Поднимаю лицо к голубому небу, вдыхаю и выдыхаю, пытаясь прийти в себя. Оглядываюсь на заросли сирени вокруг, на прогуливающихся мирно людей, на воды Невы, что протекает рядом. Сейчас даже не верится, что это все сумасшествие со мной произошло.
Медленно бреду вдоль канала, задумчиво рассматривая темные воды, останавливаюсь временами и просто замираю, наслаждаясь красотой этого города. Ничего подобного дома я не увижу. Другая жизнь, другие люди и чувства здесь как все равно другие.
Через час или полтора блужданий выхожу к галерее. Почему-то в самые сложные моменты тянет не домой, а туда, где мои картины. Среди них хорошо и спокойно. Они не осуждают и не злятся.
Брожу по пустому залу, днем с посетителями всегда не очень. Рассматриваю полотна одно за одним. Почти под каждым табличка «продано». Одиноким и не востребованным остался лишь портрет уютно лежащей на морском песочке загорелой девушки. Ее тело погружено до половины в ласковые воды океана, песок прилип к коже и нам достается только ее задумчивый взгляд из-под широкой шляпы.
– Одна осталась в этом зале, – Соня незаметно подошла сбоку.
– Как думаешь, в чем дело? – я бросила на нее рассеянный взгляд, – обычно такие картины уходят первыми.
– Слишком загорелая для нас, слишком другая, – подруга подошла поближе, – даже не знаю, я ее не чувствую.
– Ясно, – отворачиваюсь от картины и неловко обнимаю себя руками.
– Что случилось? – Соня внимательно осматривает меня с ног до головы, – пойдем кофе выпьем.
– Пойдем, – поднимаюсь следом за ней на второй этаж, – а во втором зале что осталось?
– Только портрет твоего отца и пустынный пейзаж из пустыни.
– Что, все мои страдания купили? – криво усмехаюсь, вспоминая душераздирающую, резку и дерганую серию после развода.
– У нас такое любят, вроде в каком-то бизнес – центре повесят.
– Круто, – сбрасываю туфли и забираюсь на небольшой диванчик с ногами, – а есть коньяк к кофе?
– Демид? – Соня вздыхает и идет к небольшому шкафчику, где хранится кофе, печенье и бутылка коньяка на всякий случай.
– С чего ты взяла? – опускаю глаза и рассматриваю затейливый рисунок на ковре кабинета.
– Ты растрепанная, без лифчика, с несмытой в уголках глаз тушью и с вот с этим ужасом на голове.
– Мы переспали, – бросаю на Соню загнанный взгляд. Знаю, она такое не одобряет, но идти к Натке с этой темой еще хуже.
– Понятно, – она грустно вздыхает и берет с полки коньяк и маленькие рюмочки, – он хоть не принуждал?
– Нет, я, мы, я не знаю, – в груди нарастает ком раскаяния, – я рисовала, он заказ обнаженную натуру и так все время смотрел, ты не представляешь. Я про все забыла – про Алекса, про его Лену, про приличия. Господи, я жениху своему изменила, а он ведь верит мне, Соня. Как мне с этим жить?
– Как-нибудь, – она налила нам обеим и передала мне рюмку, – я слишком хорошо тебя понимаю, чтобы осудить.
Соня села в кожаное кресло и осушила рюмку. Ее милое личико сморщилось.
– Слишком хорошо, – я тоскливо заглянула в рюмку, – ты изменяла?
– Да, – она кивнула и отвернулась, – давно.
– Ты изменяла Ренату? Не может быть, – ошарашенно смотрю на нее.
– Я изменяла с Ренатом, – Соня подалась вперед и уперлась локтями в стол, бросила на меня взгляд вскользь, – мы с ним вместе обманывали Тимофея.
– Тимофея? – у меня перед глазами вспыхивает образ раздраженного рыжего парня, который смотрел на Соню и Рената с неприятием.
– А Мали?
– Она Рената.
– Ты спала с братом своего парня?
