— Моцареллу нужно есть там, где её создали. Я тебе так скажу, всё, что ты ела до этого, моцареллой и называть нельзя, — поднимает вверх палец Джинаро. — Но оставь место, у Стефано много всего запланировано на сегодня.
Старички уходят. Вместо них появляется парочка лет пятидесяти. По виду — супруги. Сначала они долго и громко болтают со Стефано, а потом садятся за стол. Едва заметно, но почтительно они кивают Джинаро, когда тот проводит по ним рассеянным взглядом.
— Как там Москва, ты давно приехала?
— Почти месяц назад. Вообще-то я не москвичка, моё детство прошло в Сибири, в Новосибирске, но потом я переехала к отцу в Москву. Москва прекрасна, мне она нравится, но я там провожу не очень много времени. А вы когда-нибудь бывали там?
— Да, бывал и довольно часто. По бизнесу. И в Москве, и в Санкт-Петербурге, и даже в Новосибирске.
— Правда? Вот это да!
— Да. Но это давно было, в девяностых. Люди у вас там замечательные и природа очень красивая.
— Ну да… Но это потрясающе! Впервые вижу человека, который бывал в Новосибирске… Ну, в смысле из тех, кто живёт в других странах. Это ведь не туристический город. А что вы там делали?
— Тогда было интересное время — много идей, много возможностей, я занимался бизнесом и немного политикой. Когда-нибудь расскажу… Я люблю Россию, люблю вашу литературу… Достоевский, Толстой… В мире нет никого, кто мог бы с ними сравниться. А вообще, хочу тебе сказать, между итальянцами и русскими очень много сходства. Я убеждён, что если бы Италия оказалась географически на месте России, то там бы всё было точно так же, как у вас сейчас.
— Ну-у… не знаю…
— Точно! Даже не сомневайся. Марко, ты согласен со мной?
Марко ничего не отвечает и молча улыбается.
— Почему ты вечно со мной споришь? — с улыбкой говорит Джинаро, а потом поворачивается ко мне и, показывая на него пальцем, добавляет: — Он ведь и в детстве был упрямым, несговорчивым мальчишкой. Он прожил в этих местах рядом со мной пять лет. Уж я-то его знаю.
— Да? А я не знала. Я думала, что Марко всю жизнь провёл на Сицилии.
— Большую часть, но не всю. Когда ему было пятнадцать лет, его родителей убили…
— Джинаро, не стоит…
— Ничего, Марко, думаю, Лиза может это знать. Да, это так… Их убили в собственном доме. Отец Марко не хотел платить мафии — тогда она была сильна на Сицилии. Марко гостил у друга на море, поэтому остался в живых. Его отец родился в Америке, куда эмигрировали его родители. Там он познакомился со своей будущей женой, там же он заработал деньги, которые решил вложить на родине своего отца. Считается, что эти деньги он получил по наследству, но это неправда. Он заработал их сам, я прекрасно это знаю.
Я смотрю на Марко и вижу, что эта тема для него очень чувствительна.
— Я заканчивал университет в Штатах, учился вместе с отцом Марко, — продолжает Джинаро, — мы стали друзьями и когда я вернулся в Неаполь наша связь не прервалась. Энцо, так его звали, несколько раз приезжал сюда, и мы придумали один замечательный бизнес — экспорт и импорт. У меня к тому времени появились хорошие связи в Латинской Америке, и мы начали торговать. Получалось очень хорошо, но конкуренция постоянно усиливалась и нас со временем вытеснили с рынка. Дошло до того, что Энцо не мог оставаться в Штатах. Тогда он решил переехать в Италию и заняться возрождением сицилийского вина.
Джинаро берёт бутылку и подливает всем нам вина.
— Вскоре после приезда родился Марко. Меня позвали быть крестным, так что я его крестный, а это много значит. Мой бизнес со временем восстановился, и мы снова начали сотрудничать с Энцо, но мафия требовала платить дань, а он был принципиальным и гордым человеком и в один день его не стало. Марко тогда исполнилось пятнадцать. Никого из родственников у него не было, только двоюродная бабушка матери. Но она была очень старой и не могла заботиться о мальчике. Она жила там, где сейчас находится хозяйство твоего отца. Мир очень тесен, правда? Я забрал Марко к себе, и он жил здесь пока не закончил школу. А потом вернулся на Сицилию. Ему, конечно, досталось, но он всегда был большим молодцом. Я хочу выпить за тебя, Марко.
Мы пьём вино, и я пытаюсь представить весь ужас, обрушавшийся на Марко, степень отчаяния и горя, выпавшие ему. Моё сердце сжимается от сострадания. Я робко поднимаю на него глаза, но он смотрит в сторону. Эти воспоминания даются ему с трудом.
— Не грусти, Лиза, всё это уже в прошлом. Я знаю, тебе тоже пришлось многое пережить, но правда в том, что будущее прекрасно, я не сомневаюсь. Смотрите, Стефано ещё что-то нам несёт.
— Сейчас будет ромовая баба! Всё, что было до этого, было только подготовкой! Вы готовы?
Стефано забирает тарелки и кладёт приборы. Я замечаю, как к дому подходят двое карабинеров. Они останавливаются, нерешительно осматриваясь. На них приятно смотреть — стройные, подтянутые, в сияющих сапогах, лихо заломленных фуражках — казаки из «Тихого Дона». Ни в одной стране мира нет таких красивых мундиров, как в Италии.
— Джинаро, а вы «Тихий Дон» читали?
Он не успевает ответить, потому что Стефано расставляет десерт:
— Лиза из Сибири, вот тебе лучшая в мире бабба, — он произносит это по-неаполитански, с двойной «б».
Он ставит передо мной тарелку с нежнейшей ромовой бабой. Перед Марко и Джинаро тоже стоят тарелки, но их бабы чуть меньше.
— Стефано, спасибо, что дал мне самую большую! Она выглядит великолепно!
— Подожди, ничего не говори, пока не попробуешь.
В этот момент я слышу:
— Добрый вечер, дон Джинаро.
Я оборачиваюсь и вижу карабинеров. Они стоят у нашего стола, немного поодаль, со стороны Джинаро. Он что-то тихо и приветливо говорит им, потом протягивает руку и оба карабинера по очереди наклоняются и целуют её. За суетой с ромовой бабой и прибаутками Стефано никто не обращает на них внимания, и я быстро отворачиваюсь, словно увидела что-то мне не предназначенное.
Мы едим, пьём лимончелло и уже через минуту мне кажется, что это всё мне привиделось. Карабинеры весело болтают со Стефано, стоя около дома и пьют вино из маленьких гранёных стаканчиков.
Вскоре мы прощаемся.
— Лиза, мне было очень приятно познакомиться с тобой. Марко мне рассказывал о тебе, и я благодарен, что ты приехала сегодня. Жизнь странная штука. Она часто преподносит сюрпризы и не всегда хорошие. Но мы должны смотреть на это понимая, что у нас нет совершенно ничего своего кроме любви. Я надеюсь, что мы ещё ни один раз увидимся.
Я немного смущаюсь и стараюсь, чтобы всё не выглядело слишком серьёзно:
— Это Достоевский сказал?
Он широко улыбается и его большие из-за толстых стёкол глаза тоже улыбаются. Он ничего не говорит и легко качает головой. Я чувствую в груди тепло и радость, и спокойствие, и благодарность, и любовь. В этот момент я люблю эту ночь, звезды, этого доброго и мудрого Джинаро, люблю жизнь и даже ромовую бабу.
— Да, всё верно… Я поняла, что вы сказали…
29. Точки по разные стороны ворот
Надо было остаться на выходные в Неаполе — посмотрела бы город, побродила по улицам, по музеям, а то ведь ничего даже не увидела за эти пару дней. Даже настоящую неаполитанскую пиццу не попробовала. А теперь буду сидеть дома.
Я стою перед раскрытым окном, слушаю как барабанит по крыше дождь, глотаю влажный воздух и гадаю, что теперь будет.
Позавчера, когда мы ужинали с Джинаро, что-то изменилось, как будто открылась невидимая раньше дверь и я попала на новый уровень. Теперь нужно сделать какой-то шаг, что-то решить. Вот только всё это не игра, и нескольких жизней у меня не будет…
Марко довёз меня до отеля. Теперь я смотрела на него немного иначе, не совсем так, как прежде. В конце концов, обстоятельства сложились так, как сложились и, если честно, не знаю, как я сама поступила бы в той ситуации… Ну да ладно… уж точно не стала бы трахаться с первым встречным! Как сказал Джинаро, всё что у нас есть своего — это любовь? Не поспоришь…
