Но откуда берется все это? Понятно, что он работает, и много. Но ведь и ее мать работает, и их сосед Борис, и Коля, но живут-то они совсем иначе?
Этот вопрос Лиза, путаясь и сбиваясь, и задала Виктору.
– Да вы философ, Лиза, – улыбнулся тот. – Если бы люди могли ответить на этот вопрос – а главное как-то разрешить эту ситуацию, – не было бы ни войн, ни революций. Но, если оставить в стороне философию, в моей жизни все получилось довольно последовательно. Папа работал в нефтяной отрасли, сделал хорошую советскую карьеру: от рабочего на Тюменском месторождении до… В общем, до более высокой должности. И я пошел по его стопам – разумеется, минуя месторождение и высокую должность. Окончил институт, аспирантуру, вдоволь поработал при развитом социализме – да что я вам рассказываю, как в отделе кадров! Едва ли вам это интересно. Мы, кстати, выпускной институтский вечер праздновали в «Центральном» – как раз там, где мы с вами так приятно посидели. Как сейчас помню, скинулись все по стипендии и гудели до упаду, пока нас официанты не выгнали, потом ко мне пошли, я тогда за новым МХАТом с родителями жил – пешком недалеко…
Музыканты заиграли какую-то печальную, пронзительную мелодию, в ней слышался высокий женский голос во всем его живом однообразии.
– Слышите? Это кастильская – лучшая музыка Испании, – заметил Виктор.
– А говорили, что не очень любите серьезное, – напомнила ему Лиза.
– Когда говорил? А, в Ленкоме! Ну, это ведь и не серьезное – то действо, которое там происходило. Так, Гамлет для бедных – дискотека.
Лиза не переставала удивляться: откуда он знает все это – про Гамлета, например? Ведь это не достигается одним только чтением. Она перечитала довольно много книг, но ей так не хватало трезвости суждений, способности связать любую жизненную ситуацию с теми, которые были ей знакомы по книгам…
– Вы так хорошо все понимаете! – сказала она.
– Ничего особенного я не понимаю, – ответил он без тени кокетства. – Это просто жизненный опыт, и ничего больше. Повзрослеете – и вы поймете. А вообще-то у меня действительно нет времени на все это, как вы говорите, «серьезное». А значит, и интереса большого нет. Все дело в вас, Лиза. Когда вы сидите рядом, невольно хочется думать о возвышенном. Такая уж вы серьезная девушка! – улыбнулся он.
– Вы смеетесь надо мной? – попыталась обидеться Лиза.
– Вовсе нет. Вы ведь – как зеркало какое-то необыкновенное. Что в человеке есть, то и в вас отражается. Он и знать не знал, что собою представляет, а встретился с вами – и увидел себя, как будто в особенное такое зеркало посмотрел. А чего нет, того и не увидишь, как ни старайся. Неужели вы никогда не думали, Лиза, – он заглянул ей в глаза, – что являетесь идеальной спутницей для мужчины – конечно, такого, который в состоянии это оценить?
Лизу смутил и его вопрос, и этот взгляд. Что ответить ему? Ей показалось, что Виктор спросил, может ли она стать его спутницей. И она не знала, что ответить…
Но, к счастью, его слова не были вопросом.
– О, а паэлья-то ваша остыла, – заметил он. – И сангрию вы не пьете. Это безобразие, что я завел с вами философскую беседу, вместо того чтобы дать вам спокойно поесть! А сам, кстати, под этот возвышенный разговор всю паэлью отлично съел.
Но Лиза не жалела об остывшей паэлье. Она прислушивалась к каждому слову Виктора и не могла понять, что же это значит. Выходит, она влюбилась в него? А иначе почему ей нравится разговаривать с ним, почему так важно понять, что произошло в его семье, как живет теперь его сын? Она чувствовала, что этот, недавно совершенно посторонний человек становится близок ей, – и не умела объяснить эту близость ничем, кроме любви. Значит, любовь вот так и приходит – спокойно, незаметно, и сердце не трепещет от одного его взгляда? А как же тогда все, о чем она читала, что представляла, сидя с книжкой на берегу Двины?
Во всяком случае, прощаясь с Виктором в этот вечер, как всегда, у своего подъезда, Лиза понимала, что души их теперь сблизились и что не проходят бесследно такие вечера.
И тем большим было Лизино удивление, когда Виктор снова надолго исчез! Она не могла это объяснить, она терялась в догадках и не знала, ждать ей его звонка или постараться совсем его забыть. Теперь, когда она знала, что семья не сдерживает его, такое поведение было совершенно необъяснимо. И после того вечера – неужели он совсем не почувствовал близости, которую так ясно ощутила она? Если он занят на работе – ведь мог бы просто позвонить и сказать об этом, поинтересоваться заодно, как идет ее жизнь. Именно так поступил бы мужчина, если он испытывает к женщине хоть какие-то чувства!
В конце концов Лиза решила сказать ему об этом, если он вообще объявится снова. Иначе что же, она так и будет ждать у моря погоды, как будто вся ее жизнь заключается лишь в том, чтобы как-нибудь попасть в ресторан? Ведь от него месяц ни слуху ни духу, это уже слишком!
Конечно, она не сидела дома. Июньская погода была в этом году невыразимо хороша – ни жары, ни затяжных дождей, – и Лиза с удовольствием гуляла теперь с детьми не только в Крылатском, но и подальше: выбиралась в центр, на бульвары. Особенно нравилось ей сидеть на Тверском, напротив дома Ермоловой, и представлять, что на дворе совсем другое время, и в этих особняках живут люди, и она сама войдет сейчас в одну из старинных дверей с медными ручками…
– Ты на глазах расцветаешь, Лизушка, – заметил как-то Николай. – Надо же, а ведь приехала, казалось – красавица, куда уж больше!
Лиза действительно похорошела – даже сама замечала, глядя в зеркало. Нельзя было сказать, что она похудела, но ее лицо перестало быть по-детски округлым, сохранив, однако, свои мягкие очертания. Походка стала такой легкой и стремительной, словно Лиза почувствовала простор московских улиц и двигалась теперь в их ритме. И тот живой, пленительный огонек в ее зеленых глазах, который так нравился Виктору, горел теперь в них постоянно – точно каждое мгновение жизни вызывало у нее необъяснимую радость.
На нее оглядывались мужчины, несмотря на то что она почти всегда была с детьми. Темпераментные кавказцы – те просто останавливали свои машины рядом с нею и, восхищенно цокая языком, расточали комплименты, приглашая поехать с ними:
– Детей твоих пока посмотрят, слушай, какие проблемы! Мы приличные люди, тебя не обидим, очень хорошо время проведем, да?
Лизу ужасно забавлял откровенный к ней интерес. Вообще-то так было и прежде, и в Новополоцке; нельзя сказать, что восхищение было для нее в новинку. Но сейчас что-то изменилось, и, чувствуя это, она не понимала, что именно. Изменилась она сама, это было бесспорно. Впервые в жизни она чувствовала себя уверенно. Хотя, казалось бы, в чем могла состоять эта уверенность, на чем основываться? Внешне ничего не изменилось в ее жизни, не появилось ничего определенного, а уверенность в себе пришла и переменила Лизу почти неузнаваемо.
