К закату на всех нападала неодолимая тяга к фотографированию, эти тягучие минуты просились быть остановленными и запечатленными, как и все особенно скоротечное и ускользающее. Парочка китайцев-оригиналов выделывала немыслимые па, стараясь заснять себя и других в экзотических ракурсах (вооружившись и сменными объективами, и штативом), остальные щелкали селфи на телефоны. Девушки все как одна втягивали животы, так что остроугольно выступали нижние ребра, и норовили поймать «солнышко на ладошку». Неохватных размеров темнокожий француз расхаживал по пояс в море с крохотной камерой «go-pro», которую не пугали ни вода, ни песок, и фотографировал рыбок. Пылающий шар солнца усаживался в алеющие кучевые облака, обливая пляж лавандовой дымной глазурью. С громким лаем носилась дворняга, весь день до этого проспавшая в тенечке у шатра пляжных массажисток.
Стоял штиль. До самого горизонта против света море было как гладко-стальное желе. Марина дошла до камней на крайней оконечности пляжа. За камнями начинались скалы и перевал, отделяющий этот пляж от соседнего, куда более шумного, грязного и бессонного. В этой части народа было совсем не много, и ее взгляд привлекла одна пара. Не заметил бы ее только слепой.
Девушка в подвенечном платье разговаривала с мужчиной в костюме. Ее бледно-оливковый пояс из широкой атласной ленты по оттенку точь-в-точь совпадал с платком, выглядывающим из его нагрудного кармана. Жених, решила про себя Марина. Эти двое отличались разительно, как день и ночь, но при этом как-то необъяснимо гармонично смотрелись вместе. В облике девушки преобладали восточные черты, не то еврейского, не то кавказского происхождения, тогда как мужчина казался типичным рослым скандинавом. Черные кудри невесты (в них сияли звездочки белых плюмерий) были приподняты на затылке, и свободно стекали оттуда на шею и бледные плечи. Ее спутник, загорелый, светловолосый с проседью, выше ее на голову, говорил что-то неторопливо, и девушка, внимательно вглядываясь в его немолодое приятное лицо, серьезно кивала. Дослушав, она пробормотала пару слов, и мужчина расхохотался, запрокинув голову. Девушка засмеялась тоже. В их согласии сквозило столько интимности и доверительной привязанности, что глазеть было совестно, а отвести взгляд – невозможно.
Взявшись за руки, они побрели дальше, босые ноги невесты мелькали из-под края подола. Проследив за ними, Марина заметила почти у кромки деревьев белую арку, увитую цветами, и несколько рядов стульев. Возле них сновали празднично одетые люди.
– Anna, darling, we were looking for you! – донеслось оттуда.
– We’re coming![8] – откликнулась невеста.
Через день Марина снова увидела этого мужчину, утром, уже в одиночестве. В эти часы море, точно с рекламного проспекта, у берега бирюзово-зеленое, пронизанное солнечным светом до самого песчаного дна, а дальше, вдоль глубины, – с темно-синей широкой полосой. Незнакомец, судя по загару, давно не нуждающийся уже в зонтике или любой иной защите от солнца, сидел, поджав под себя ноги, и не шевелился. Глаза его были открыты и сосредоточены на чем-то. Марина проследила траекторию и ничего не увидела. Но мужчина не двигался. Тогда она присела метрах в десяти, будто загорая, и сама затаила дыхание, сантиметр за сантиметром оглядывая песок, который служил предметом столь пристального внимания. Раз! – из небольшой, с десятирублевую монету дырочки вылетел песчаный фонтанчик. Это краб выбросил ненужный балласт из норки и теперь сидел у выхода, изучая окрестности выпученными полупрозрачными глазами.
Марина взглянула на лицо мужчины. Он довольно улыбался неширокой мирной улыбкой естествоиспытателя. Потом встал – краб моментально исчез в песчаной глубине – и направился к воде. Не атлет и не качок, он все-таки следил за своим внешним видом, особенно если судить по сильным, рельефным мышцам ног, какие бывают только у заядлых бегунов. Грудь густо заросла светлыми кучерявыми волосами, а по левой руке от локтя к запястью спускалась цепочка скандинавских рун. Татуировке было больше десяти лет, а то и все двадцать: она выцвела и уже отливала в синеву.
Марина отругала себя за то, что беззастенчиво разглядывает незнакомых полуголых мужчин. Да еще и женатых. Где, кстати, она, та давешняя юная невеста?
Но девушка не объявилась и позже, когда Марина стала встречать полуседого блондина в баре, на запруженной улице, между развалами ночного рынка, где пахнет пригоревшей рыбой, горячим маслом и кукурузой. Он всегда шел один. Ел один. Пил пиво за столиком в баре тоже один, неторопливо отклоняя настойчивые предложения многочисленных проституток.
Марина ломала голову. Она припомнила, что кожа девушки светилась бледностью, тогда как мужчину легко можно было спутать с аборигеном тропического пояса, если бы не волосы. Стало быть, они не отдыхали вместе? И не отдыхают теперь? А как же медовый месяц?
Напрасно она твердила себе, что ее это не касается. Если светловолосый незнакомец не попадался ей сразу, она шла гулять по городку, точно зная, что встретит его, и все же беспокоясь: а вдруг уехал? Несколько вечеров они провели за соседними столиками в том ресторанчике со стразами, и за это время она узнала, что из напитков он предпочитает пиво, из еды – пад-тай с креветками, а заказ делает по-тайски, и довольно бегло, чем неизменно вызывает у официанта детский восторг. Иногда она ловила его ироничные взгляды, брошенные на посетителей, ведущих себя буйно или грубо, или замечала улыбку, приподнимающую краешки губ. Кажется, ресницы у него рыжие, а не белесые, как часто бывает у блондинов… Хотя для этого нужно заглянуть ему в глаза. Он носил белые футболки из тонкого полотна с местными орнаментами, изображением всеведающих глаз Будды или колесом сансары, а на крепкой жилистой шее болтался крохотный серебряный крестик на засаленном шнурке, совершенно однозначно православный.
А еще он чихал от солнечного света. И перед этим всегда забавно морщил нос, стараясь сдержаться.
Когда он смотрел на Марину (а такое случалось довольно часто), она тут же делала вид, что занята разглядыванием меню или капелек на бокале с арбузным шейком. Мысленно она успевала написать целый трактат об этом напитке, который, кстати, вполне того заслуживал, ведь когда Господь создавал арбуз, он, вероятно, предполагал, что употреблять его будут именно так: взбитым, со льдом и через соломинку. В такие моменты Марина буквально осязала, что делает мужчина за соседним столиком: пьет, двигает стул, подзывает официанта, оборачивается на звон опрокинутого подноса. Словно они сидели намного ближе, чем это было в реальности, – очень уж острыми были ощущения.
