В сегодняшней молитве она просила у Господа мудрости и мужества. Мудрость нужна была, чтобы разработать план по защите Фларры, а мужество – чтобы его исполнить. Пока Фларра в безопасной тиши монастыря и пробудет там до окончания школы. А что потом? Реми переложила решение этой проблемы на плечи Господа, но все же беспокойство не оставляло ее.
Потом она попросила прощения. Вернее, попыталась это сделать, потому что не могла подобрать слов. Даже самой себе Реми отказывалась признаваться, что совершила страшный грех, отравляющий все ее существование. Подобный грех слишком тяжек, чтобы предъявлять его Господу. Если она сама себя не может простить, то почему Он простит ее?
Она заметила, что зажегся огонек исповедальни. Значит, священник уже ждет. Она зашла внутрь.
– Благословите меня, отец, ибо я грешна. Со дня моей последней исповеди прошла неделя.
Она перечислила свои мелкие грехи, но тянула время, собираясь с мужеством, чтобы признаться в главном грехе, хотя ей не хотелось делиться этим ни с кем, даже со священником. Но она чувствовала, что он терпеливо ждет, сидя по ту сторону тонкой металлической сетки.
В конце концов священник осторожно кашлянул.
– Что-то еще?
– Да, отец.
– Расскажите мне.
Может, если она расскажет, то наконец обретет некоторое спокойствие? Но при одной только мысли о признании сжалось горло и бешено заколотилось сердце. Из глаз полились слезы. Решившись, она заговорила:
– Несколько месяцев назад я зачала. Мужу я об этом не говорила.
– Это ложь путем умолчания.
– Я знаю, – тихо всхлипнула она. – Но я… я не могла. Я боролась сама с собой, отец.
– Из-за чего?
– Из-за ребенка.
– У церкви однозначное отношение к появлению ребенка: дитя – дар Божий. Вы не хотели этого ребенка?
Глядя на обручальное кольцо с огромным бриллиантом, она произнесла сквозь слезы:
– Ребенка больше нет.
Она надеялась, что, проговорив все это, испытает хотя бы какое-то облегчение, но этого не произошло. Наоборот: сердце сдавило с новой силой. Шумные судорожные вздохи вырывались из ее груди.
Священник спокойно ответил:
– Вы знаете отношение церкви к абортам.
– Это был не аборт. На десятой неделе произошел выкидыш. Он подумал и спросил:
– Тогда в чем ваш грех?
– Я спровоцировала выкидыш, – прерывающимся голосом пояснила Реми, – своей неблагодарностью и неверием. И Бог наказал меня.
– Помыслы Господа не ведомы никому.
– Я хотела ребенка. – Она всхлипнула, потрогала свой живот. – Я его уже заранее полюбила. Но я боялась.
– Боялись? Чего?
Боялась, что Пинки сдержит слово и заставит меня сделать аборт.
В этом нельзя признаваться, даже священнику. Когда они поженились, Пинки недвусмысленно дал ей понять, что детей у нее не будет. И точка. Не обсуждается. Тема закрыта. Он не хотел делить ее ни с кем. Он заявил, что если у нее возникнет потребность о ком-то заботиться, то пусть ухаживает за ним, не уродуя при этом фигуру.
Поэтому, когда противозачаточные таблетки подвели, Реми ничего ему не сказала. Она боялась, что он заставит ее сделать аборт.
И в то же время боялась, что не заставит. Что, если он смягчился и передумал насчет детей? Что, если он обрадуется? Хочет ли она, Реми, чтобы ее ребенка воспитывал Пинки?
Пока она терзалась сомнениями, проблема разрешилась сама собой. В один ужасный день начались сильные боли и Реми увидела кровь, текущую по ногам; и тогда она поняла, что в глубине души желала именно этого. За трусость пришлось заплатить жизнью ребенка.
Священник снова спросил, чего же она боялась.
– Божьей кары, отец. Господь знал, что я сомневаюсь, иметь или не иметь ребенка, и отобрал его у меня.
– Вы предприняли какие-то действия, повлекшие за собой выкидыш?
– Нет, но я виновна в том, что колебалась. Отпустите мне мой грех, святой отец.
Отчаянно нуждаясь в прощении и утешении, Реми инстинктивно приложила ладони к металлической сетке, опустила голову и горько заплакала.
Вдруг ее пальцы и ладони ощутили теплоту человеческого тела, словно священник с другой стороны перегородки приложил свои руки к ее. Это было секундное прикосновение, и, когда Реми подняла голову, на полупрозрачной сетке была лишь ее рука.
Однако, коснулся он ее или нет, на Реми вдруг снизошло удивительное спокойствие, которого она давно не испытывала. Тяжкий обруч вины, сжимавший грудь, разжался.
Священник произнес слова утешения, дал отпущение грехов и наложил умеренную епитимью во искупление ее вины.
Реми медленно отняла руки от решетки, вытерла слезы и покинула исповедальню со словами:
– Спасибо, святой отец.
Реми ушла, оставив после себя аромат духов, а Берк продолжал сидеть в исповедальне.
Надо уходить. Нельзя больше оставаться в этой будке. Сейчас появится священник, начнут, собираться прихожане на исповедь. На счету каждая секунда.
И все же он с явной неохотой оставил исповедальню. Здесь он испытал странное чувство единения с женщиной его фантазий, женщиной из беседки, залитой лунным светом.
Которая неожиданно оказалась неверной женушкой Пинки Дюваля. А Пинки Дюваль был врагом, которого Берк поклялся уничтожить.
Эта мысль заставила Берка подняться и оставить исповедальню. Выйдя, он обшарил взглядом церковь в надежде еще раз увидеть Реми Дюваль, но ее нигде не было видно. Берк обернулся к выходу. Телохранитель, сопровождавший ее тогда на Французский рынок, исчез со своего поста. Значит, она ушла.
Берк достал из бокового кармана черных брюк платок и вытер вспотевший лоб и верхнюю губу. Без усов он чувствовал себя непривычно. Сегодня утром из зеркала на него посмотрел незнакомец с гладко выбритой физиономией.
Бейзил торопливо покинул церковь через боковой вход. Грегори Джеймс уже ждал его в машине. Берк молча сел за руль и тронулся с места. В салоне было невыносимо жарко. Он включил кондиционер на полную мощность. Черная рубашка прилипла к спине. Воротник-стойка сдавливал горло. Берк резко, с раздражением его рванул.
– Как все прошло? – взволнованно спросил Грегори.
– Прекрасно.
– Леди появилась вовремя?
– Как по расписанию.
***
Бейзил следил за Реми Дюваль несколько дней и обнаружил, что она никогда не остается одна. Либо она дома – и потому совершенно недоступна, либо ее сопровождает муж или телохранитель. Она никогда и нигде не появляется без сопровождения. Единственное место, где она остается одна, – это церковь.
– Церковь? – ошарашенно переспросил он, когда Руби Бушеро рассказала ему, где она встречает миссис Дюваль.
Мадам оскорбление подняла бровь.
– Что вас так удивляет, мистер Бейзил? Что в церковь ходит миссис Дюваль или что туда хожу я?
