– Я нашла чип, установленный на телефоне...
Его ноздри хищно вздрогнули.
– Оливия, дорогая, – я... я очень сочувствую. Знаешь... Ума не приложу – кому это понадобилось. Чего ради?! Я давно знаю, что этот мир сбрендил...
– Ты понимаешь, почему...
– Да понимаю я! Ты журналистка, языки знаешь... Привыкла задавать вопросы. А я – я выгляжу подозрительно, да? Но... Ты бы ведь не сидела тут, если бы... Если бы это было правдой... Нет?
– Ну... Безумие бывает разным... – Оливии не хотелось лгать.
– А теперь ты потеряла работу?
– Работу... Не знаю... Я ведь не в штате у них, – так, писала кое-что иногда... Пока кто-то из твоих пиарщиков не позвонил им...
– Слушай, с этим я разберусь. Дай мне их телефон, этого твоего журнала: я позвоню им с утра и выясню... Что за черт! Извини, право – дурь какая-то!
«Э-ээ... Похоже, я втюрилась... Причем по уши, – подумала Оливия. – И плевать мне, террорист ты, или как... Я смахиваю на одну из тех баб, что западают на всяких там партизанских вождей. Или на похитителей. Их похищают, а они слюни пускают... Стокгольмский синдром... Еще немного – и меня начнут ставить в пример в репортажах, вроде тех, что в «Женском часе»: удостоюсь пары минут эфирного времени».
Феррамо взял ее руку в свои и посмотрел в глаза. Он и правда был по-настоящему красив: нежный, добрый, щедрый, – а сколько шарма!
– Ты приедешь? В Гондурас? Я пришлю за тобой самолет – будешь моей гостьей.
Чего ей стоило отказаться!
– Нет! Это... Это здорово, но я не могу пользоваться такими вещами, когда пишу статью. Понимаешь – а вдруг я напишу, а тебе что-то не понравится? И что тогда с этим делать? Я же должна быть беспристрастной.
– Да? А как насчет беспристрастности сейчас? Ты же приняла приглашение на обед.
– Ну я лее не пишу о тебе статью!
– Правда? Жаль... Я-то думал, ты сделаешь из меня звезду...
– Да? А я думала, ты единственный человек в Лос-Анджелесе, у кого к звездной болезни иммунитет. «Нет, покуда я жива, я не буду о тебе писать!»
– Мне кажется, в этом списке первое место можно отдать тебе, разве нет?
Он протянул руку и осторожно провел тыльной стороной ладони по ее щеке. Карие глаза встретили ее взгляд. На касание его губ Оливия ответила дрожью всего тела.
– Мисс Джоулз, – пробормотал Феррамо. – Вы так прекрасны в своей невозмутимости... Настоящая англичанка.
Он встал, взял ее за руку, помогая подняться – и вышел с ней на палубу.
– Останешься здесь со мной на ночь? – спросил он, чуть наклонив голову и глядя на нее сверху вниз.
– Не рано ли? – отозвалась она, со сладкой истомой чувствуя, как Пьер Феррамо прижимает ее голову к своей груди. Оливия почувствовала себя под надежной защитой... Он слегка взъерошил ей волосы.
– Я... я понимаю... – слышно было только слабое биение волн о борт яхты. – Но ты приедешь в Гондурас?
– Я подумаю, – слабо шепнула она в ответ.
Лос-Анджелес
– До которая терминал тебя?
Оливия улыбнулась: Господи, что за английский... За окнами такси мелькали нефтяные вышки. Похожие на осликов силуэты качалок двигались: вверх-вниз, вверх-вниз... Все это больше напоминало Ирак, чем пригороды Лос-Анджелеса.
– До которая терминал тебя? – повторил свой вопрос водила. – Терминал? Твоя – международная? Или местная? Какой самолет нужен?
– Э-э-э... – Оливия совершенно не представляла, куда же именно она собирается лететь. – Э-э-э... Международная.
Солнце садилось в облака. Роскошное буйство красок, просящееся на картину маслом: телеграфные провода на фоне алого шара на горизонте. Оливия поймала себя на обычной ностальгии по Лос-Анджелесу и Америке: той Америке, где пустыни, автозаправки, вечерние автострады, где жизнь опять и опять начинается заново.
– Какой самолет нужен?
«Господи, да помолчи ты! Откуда я знаю? Я сама еще не решила!»
Оливия сделала над собой усилие: она должна думать четко и разумно. Проблема, стоящая перед ней, проще некуда: ее угораздило влюбиться. С кем не случается... Только вот – ее угораздило втюриться в террориста. Международного масштаба. Все симптомы влюбленности налицо: мозги задействованы на тридцать процентов, остальные семьдесят перебирают фантазии и воспоминания. Всякий раз, когда Оливия Джоулз спокойно и трезво пыталась оценить ситуацию и составить какой-никакой план действий, сознание сбоило и выдавало ей кучу картинок из серии – будущая жизнь с Феррамо: погружение с аквалангом в кристально-прозрачные воды Карибского моря, объятия в бедуинском шатре где-нибудь в пустыне Судана и в качестве апофеоза – замужество, светская жизнь а'1а Грейс Келли и князь Ренье – дворцы, яхты, приемы. Под ее влиянием Феррамо изменит строй мыслей: из террориста станет великим режиссером, филантропом, почетным доктором лучших университетов, гениальным ученым, профессионалом во всех областях человеческой деятельности... Мужчиной с большой буквы. То есть тем, кто всегда умеет починить заглохшую машину!
Ох, не надо было ей лететь на Каталину! Оливия по пробовала собраться с мыслями. «Я не стану таскаться за мужиком как собачка. Я современная женщина. Современная женщина умеет все, что умеет мужик. Разве нет? А мужики деградировали. Даже гвоздь вбить теперь не могут». И тут она представила Феррамо, одетого в какую-то спецовку, – Боже, как она на нем сидела! – копающегося в двигателе вертолета, окруженного зачарованно смотрящими на хозяина механиками, которые не смогли завести машину. Феррамо поворачивает гаечный ключ, двигатель чихает и заводится, механики радостно кричат и хлопают в ладоши. Феррамо подходит к ней, обнимает за талию... Под тяжестью его тела она слегка откидывается назад, запрокидывает голову – и вот Феррамо впивается ей в губы страстным поцелуем – после чего хватает ее в охапку и одним движением сажает в кабину вертолета.
В этот момент зазвонил мобильник. На экране высветилось: НЕИЗВЕСТНЫЙ НОМЕР. Пьер! Он звонит оттуда!
– Это я, – услышала она голос Кейт. – Я тут «стелепатила» через Атлантику: ты собираешься учинить очередную глупость?
– С чего ты взяла?! Ничего я не собираюсь. Просто у Пьера гостиница в Гондурасе, там можно нырять с аквалангом...
– Надеюсь, ты не собираешься рвануть за ним в Гондурас? Это же чистый бред! Слушай, тебе сколько лет? Ты, как дурочка, собираешься пуститься ее все тяжкие с этим твоим Доди аль-Фаедом! Тоже мне, Казакова... Он, поди, недавно с дерева спустился. Ты представь, что с тобой будет? Он же запрет тебя в четырех стенах – будешь сидеть дома, боясь без разрешения и шагу ступить, а он будет колесить по миру и хватать за задницу актрисок!
