Она замолчала. Майкл посмотрел в усталые глаза этой немало повидавшей на своем веку женщины.
— Что же произошло?
— Она прошла через круги ада и осталась жива. Милостью Божией. Прошло время, ей удалось оправиться после… — он уловил короткое колебание, — смерти матери. Кошмары стали отступать, хотя я не думаю, что они прекратились совсем. Повзрослев, лет в четырнадцать-пятнадцать, она научилась справляться с ними. Ей было позволено вставать среди ночи, сидеть на кухне, пить чай и играть с кошками. Бедное дитя! — Тыльной стороной ладони она смахнула слезу, но тут же на веснушчатой коже заблестела другая. — Бедная неприкаянная маленькая душа!
Майкл точно наяву увидел маленькую босоногую девчушку, одну в огромной холодной кухне, с кошкой на руках.
— Что это были за видения? Вы помните?
Она, несомненно, помнила, Майкл мог и не спрашивать. Она душой прикипела к этому покинутому всеми ребенку, утешала, как могла, сколько ночей провела с ней — не счесть. Даже по прошествии всех этих лет, на закате своей жизни, все, что касалось девочки, она помнила с необыкновенной ясностью. Такие кошмары, от которых волосы вставали дыбом и по спине ползли противные мурашки, не скоро забудешь.
— Боюсь, что не припоминаю, — заявила она без тени смущения.
Майкл знал, что она бессовестно лжет.
— Очень жаль. — Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить спокойствие и не показать, что она разбивает его последние надежды. — Это могло бы нам помочь.
Она нахмурилась.
— Я в самом деле не думаю, что мне следует ворошить прошлое. Епископ запретил нам обсуждать эту историю, сказав, что ее и так жизнь сурово накажет и что мы не должны осуждать ее. Нам оставалось лишь молиться за спасение ее души. Ни под каким предлогом мы не должны были заговаривать о ней о ее прошлом.
Майкл был совершенно сбит с толку.
— Молиться за спасение ее души, вы сказали? За что же Сара будет сурово наказана?
Старая монахиня вонзила в него раздраженный взгляд и подскочила на месте.
— Да не Сара. — Злясь на его несообразительность, она впервые употребила имя девочки. — Не Сара. Ее сестра.
— Сестра?
Матушка Джозеф впала в задумчивость. Мысли старой женщины бродили по лабиринтам памяти, сейчас лучше ей не мешать.
— В новой семье ее отца растут двое сыновей, братья-близнецы. Никаких упоминаний о сестре. Это важная деталь, она не могла просто так ускользнуть от внимания. В деле об этом ничего не сказано.
— Епископ собственноручно убрал из личного дела документы, свидетельствующие об этом.
— Как? Почему?
Она посмотрела на него так, словно он был не в своем уме.
— Потому что он — епископ. Он поступил так, как считал нужным. Мы не имели обыкновения задавать вопросы.
— Эта сестра — как ее зовут?
Монахиня помотала головой.
— Она была старше Сары, то есть сестры Гидеон, или младше?
За толстыми линзами очков отразилось странное движение эмоций, смысл которого, впрочем, остался для Майкла непонятным.
— Не помню, — твердо сказала она.
— Вы сказали, вам оставалось лишь молиться за спасение ее души и было запрещено говорить о ее прошлом. Вы сказали, ее ждет суровая кара. Скажите, ради бога, за что? Ведь ее сестра была еще ребенком.
— Я не могу ответить на ваш вопрос. Я обещала епископу и не нарушу своей клятвы.
— Даже ценой жизни сестры Гидеон?
Она снова углубилась в свои мысли, позабыв и о кофе, и о печеньях, тихонько раскачиваясь взад и вперед. Лицо ее сделалось мертвенно-бледным, от носа до губ пролегли скорбные морщины. Майкл ждал, его ум напряженно работал. Что стоит за всем этим?
Когда же наконец она заговорила, ее голос звучал иначе, брюзгливо и немощно, — голос старухи, требующей, чтобы ее оставили в покое.
— Вы меня не понимаете, отец Майкл. Я дала слово сохранить тайну как раз для того, чтобы спасти эту самую жизнь.
Очень долго никто из них не решался заговорить первым. Майкл сидел, обхватив голову руками, и напряженно тер виски.
— Матушка Джозеф, — произнес он наконец, глядя в пол. — Я сожалею, что побеспокоил вас. Я уважаю ваши убеждения. Вы искренне считаете, что молчание — наилучшее средство защитить сестру Гидеон. Только поймите — вы очень заблуждаетесь. Больше мне нечего добавить. — Не взглянув на нее, он взял папку и стал подниматься из-за стола. — Мне остается надеяться, что вы сможете спокойно жить дальше, неся груз последствий на вашей совести. Вот, пожалуй, и все.
Неожиданно тростью она загородила ему дорогу.
— Неужели вам ничего не известно о суде?
— Боже правый, о каком суде?
Она заговорила медленно, словно выдавливая из себя слова:
— Вы правы, отец Майкл. Я — старая упрямая ослица. Не в моем возрасте иметь такую тяжесть на совести. В то место, куда я собираюсь, багаж мне ни к чему.
Теперь Майкл не просил, он требовал:
— Суд? Что все это значит?
— Суд был, так оно и есть. К сожалению, я не могу сообщить никаких деталей. Если я их когда-то и помнила, то давно вычеркнула из своей памяти. Это было ужасно, это все, что я могу сказать.
— Что же произошло?!
— Маленькая Сара тут ни при чем. Во всем виновата ее сестра. Несмотря на то что она была маленькой девочкой, то, что она натворила, было настолько чудовищно, что общественность потребовала провести показательный процесс. Это редко практикуется. Но что было, то было. Ее на многие годы упрятали в тюрьму.
Он перешел в другой конец комнаты, к камину. На гигантской каминной решетке были кучей навалены чурбаки. Ему ужасно хотелось курить, но комнаты были оборудованы пожарными дымоуловителями.
— Вы должны помнить, какое преступление она совершила, матушка. Мне необходимо это знать. Может быть, оно имеет какую-то связь с болезнью сестры Гидеон. Подумайте, пожалуйста. Постарайтесь вспомнить. Должно быть, об этом писали газеты или передавали по телевидению.
Матушка Джозеф ответила укоризненно:
— Вы забываете одну деталь, святой отец. Мы — члены религиозного ордена. Епископ предупреждал меня, что газеты пестрят заголовками, но мы их не видели. Оберегая покой девочек, мы не выписывали даже «Таймс». Школа являлась закрытым учебным заведением, поэтому не представляло никакого труда проконтролировать чтение. В монастыре был один-единственный телевизор, и девочкам, конечно, разрешалось изредка посмотреть ту или иную передачу по усмотрению наставницы. — Ее лицо смягчилось. — В качестве поощрения за примерное поведение разрешалось посмотреть «На старт. Внимание. Марш», эту программу показывали в субботу в полдень. Ничего больше. Из монастыря убрали все радиоприемники до тех пор, пока епископ не объявил, что все закончилось.
