— Надеюсь, ты меня услышала. Если скажешь ему хоть слово, получишь колоссальную популярность. Я улетаю через три дня. Киру задвинешь, что по-прежнему меня любишь и улетаешь вместе со мной. А главное, помни: никому ни слова.
— Нет!
— Да. У тебя есть три дня, а потом… проверь личку.
Он отключается, а на мессенджер приходит сообщение с моим изображением. Все по законам жанра, контент восемнадцать плюс, а может быть, и двадцать один…
20
"Это были какие-то спонтанные желания Олега в порыве страсти,
когда я мало что соображала". (с) Оля
Я так долго стою под душем, что кожа на пальцах становится смешной и сморщенной.
Думаю. Хаотично анализирую происходящее и ищу выход.
Олег пошел ва-банк. В цивилизованном правовом обществе за такой шантаж его непременно было бы возможно привлечь к ответственности. В некоторых странах хватает одного недоброго взгляда, и ты уже смело можешь писать заявление в полицию. В любой. Но у нас…
От меня потребуют доказательств. Всего того, что он говорил мне лишь на словах. Фото, которое Олег скинул, никто и никогда в жизни не захочет привязывать к делу, потому что кроме этой фотографии у меня больше ничего нет. Ни единого намека.
Только мои голые слова, которые можно принять за клевету.
Обтираюсь полотенцем и напяливаю на разгоряченное и немного влажное тело футболку. Стащила ее у Кира из шкафа. Она отлично прикрывает бедра.
Из ванной выхожу, оставляя дверь открытой, чтобы не разводить сырость.
— Чай будешь? — Бушманов замечает в прихожей мой маячащий силуэт, немного отклоняясь от столешницы на кухне, рядом с которой остановился.
— Буду, — выдавливаю улыбку. Его слова доходят до меня, как через стекло. Глухо-глухо.
— Пять минут.
— Хорошо, — взмахиваю рукой и плетусь в комнату. Присаживаюсь на широкую кровать и смотрю в одну точку.
Рассказывать Киру о происходящем страшно. А демонстрировать эти мерзкие фото — стыдно.
Это были какие-то спонтанные желания Олега в порыве страсти, когда я мало что соображала. Наутро всегда просила удалить, и он заверял, что, конечно же, ничего не останется. Я верила. Наивная дура!
— Оль…
— Я иду, — отталкиваюсь от мягкой поверхности и, перемотав голову полотенцем, шлепаю на кухню.
— С сахаром?
— Без, — присаживаюсь на стул, подгибая под себя ногу.
— Ты как? — Кирилл ставит передо мной чашку.
— Нормально.
В глаза ему не смотрю. Пялюсь на темную водную гладь, от которой идет пар, и обхватываю горячую кружку ладонями.
Наверное, только сейчас до конца осознаю всю мерзость и ужас ситуации. Я не хочу вестись на эти угрозы. Не хочу никуда ехать, и тем более предавать Кирилла. Он этого не заслуживает. Только вот, если фотки действительно попадут в сеть… Гулять им там до скончания веков. Подчистить все будет просто нереально.
Как говорится, все, что попадает в интернет, остается там навечно.
— Кирилл.
— М? — он приподнимает бровь, смотрит внимательно. Будто уже знает, что я хочу сказать.
Я разлепляю губы, но в последний момент осекаюсь. Захлопываю рот с пониманием, что сейчас просто не готова проговорить все это вслух. Мне кажется, я вообще не готова это произносить.
— Спасибо, — касаюсь его руки. — Ты самый хороший человек, которого я когда-либо встречала.
— Звучит так, словно ты прощаешься, — он улыбается. Шутит.
— Не думай, что теперь вот так просто сможешь от меня избавиться, — закатываю глаза, к которым вот-вот подступят слезы.
— Я на это надеюсь. На то, что не смогу.
Не знаю, что мной движет в этот момент. Адреналин, который сгенерировал страх, или вся та лавина чувств, которую на протяжении последних недель я испытываю к Кириллу… Не знаю.
Просто в один момент поднимаюсь со стула и пересаживаюсь к нему на колени. Обхватываю шею ладошками, вдыхая уже въевшийся в кровь аромат мужского парфюма.
— Прости меня, ладно? Прости, — оставляю на его лице поток хаотичных поцелуев.
Мне дышать трудно. В горле встает ком, а слезы — вот они, близко-близко.
— Оль…
— Молчи, — прикладываю пальцы к его мягким губам, — молчи.
Отнимаю руку и целую в соленые от моих же слез губы.
Тело дрожит. Я этого не хочу, но оно снова меня предает.
Кирилл мертвой хваткой фиксирует мои руки, прижимает к себе. Крепко-крепко.
Сердечко пошаливает. Еще немного, и выпрыгнет из груди.
— Не плачь, — снова поцелуи. Их так много, что я теряюсь, размякаю в его руках настолько, что перестаю ощущать время. Мне кажется, проходят всего лишь секунды. Ему звонят. Настойчиво, долго.
Такой яростный звон, уши закладывает. Не хочу его отпускать. Не могу.
Кир тянется к телефону, касается губами моей щеки.
— Это по работе, — прикладывает смартфон к уху. — Где? — пауза. — Сейчас подъеду. Оль… — тянет пальцами мой подбородок. — Мне нужно уехать. Это ненадолго. Ложись спать. И… не плачь.
— Не буду, — качаю головой, а у самой истерика. Я его не слышу почти. Ничего вокруг не слышу.
Сколько можно? Почему все так? Почему вечно появляется кто-то, кто готов голыми руками разрушить те крохи счастья, что появляются в моей жизни?! Ненавижу! Всех их ненавижу.
Кир аккуратно ставит меня на пол. Удерживает за талию. Присматривается, будто хочет удостовериться, что я не рухну вниз.
— Я в порядке… в порядке, — трогаю его плечи. Наперекор себе же заглядываю в глаза.
— Все уже хорошо.
Он думает, что я истерю из-за произошедшего вчера. Что это такой откат. Как бы нет!
— Знаю, прости. Прости меня.
— Ты ни в чем не виновата.
Бушманов отрывает меня от земли и несет на кровать. С головой укутывает одеялом и крепко прижимает спиной к своей груди.
Становится спокойно. Когда он рядом, это ощущение увеличивается стократно. Ну как? Как я могу его предать?
— Я поехал, — шепчет на само ухо. — Поспи.
— Будь осторожен, — хватаюсь за его пальцы.
— Конечно.
Я прислушиваюсь к шороху одежды и бряканью ключей. Кирилл уходит, захлопывает дверь, несколько раз проворачивая ключ в замке.
Не знаю, сколько я лежу вот так, в темноте, с открытыми глазами, прежде чем уснуть.
Но, когда просыпаюсь, за окном уже светло.
Кирилл стоит у шкафа в одних спортивках. Гипнотизирую его обнаженную спину и немного улыбаюсь, когда он поворачивается, а мои глаза перемещаются на косые мышцы его живота. Такой аккуратный, не кричащий рельеф. Но этот эффект смазывается, стоит ему повернуться другим боком, на котором сформировался огромный синяк.
В груди мерзко ноет от воспоминаний и понимания, что это я виновата.
— Доброе утро, — подтягиваюсь на кровати, наблюдая за тем, как Кир надевает спортивную кофту поверх футболки.
— Доброе. Как ты? Прости, что вчера вот так уехал…
— Все нормально, я взрослая девочка. Ты куда?
— На пробежку
— У тебя же бок…
— И? — делает шаг ко мне и, упираясь коленом в матрац, стягивает с меня одеяло. — Приготовишь завтрак? — касается моих губ своими.
— Конечно, — перебираю пальчиками его темные волосы на макушке.
— Вернусь через полчаса. Моя взрослая девочка.
Киваю и невзначай смотрю на часы. Полшестого. Вау. Так рано я просыпалась только в школе перед ответственными концертами. Та еще активистка в самодеятельности…
Пока Бушманов наматывает круги в парке, я успеваю принять душ и выбить на сковороду пять яиц и нарезать ветчину.
— Холи, — подзываю кота и предлагаю ему кусочек последней.
Животное с аппетитом уплетает ветчину.
Кир возвращается позже, чем обещал. Заходит на кухню и сразу целует меня в губы, успевая при этом перехватить со сковороды кусок приготовленного на скорую руку завтрака.
— Я положу, — сразу же начинаю суетиться. Тянусь за тарелкой.
— Опаздываю. — Кир зажимает телефон плечом. Снова кому-то звонит, правда, меня из своего захвата не выпускает. Мы продолжаем стоять близко, я прижимаюсь спиной к его груди. — Жора, ты уже там? Выезжаю, да. — Отключается и засовывает смартфон в задний карман джинсов.
