Во дворе припарковался, выбрав привычное место. То самое, на котором провел не один унылый вечер, вглядываясь в ее окна.
— Идем, — забрал ребенка и отступил, чтобы не мешать ей.
Она сморщилась и, стиснув зубы, выбралась наружу.
— Что случилось? Что-то болит? — тут же встревожился Краев.
— Все болит, — отмахнулась Злата, — из меня, знаешь ли, целый человек вылез, так что хочешь не хочешь, а болеть будет. Давай.
Она протянула руки за кульком, но Михаил отступил.
— Я донесу.
— Миш…
— Сама сказала, что человек вылез. Так что с тебя хватит. Я помогу.
Было видно, что Русина собралась спорить, но в последний момент передумала и тяжко вздохнула.
— Ладно идем.
Дверь им открыли сразу, стоило только набрать номер на домофоне. Будто кто-то стоял с той стороны и специально их поджидал.
— Он кряхтит, — ошалело произнес Миша, почувствовав, как кулек в его руках начал шевелиться.
— Проголодался, — Злата обеспокоенно посмотрела на часы, — сейчас заплачет.
Когда двери лифта распахнулись, она первая устремилась в квартиру.
— Ты держи его пока. Мне надо руки помыть и раздеться.
На ходу скинув куртку и сапоги, она поскакала в ванную, а Миша топтался в прихожей облепленный со всех сторон ее родными. С одной стороны Анечка, которая палила его убийственным взглядом, с другой — сюсюкающая Марина Владимировна.
— Иди ко мне малыш, — она бережно забрала драгоценную ношу и унесла в детскую.
— Проваливай, — прошипела Аня, — тебе здесь не рады.
— Пардон, — вовремя появившийся с кухни Измайлов подхватил ее за талию и буквально унес в другую комнату, не замечая сопротивления.
Мимо пронеслась Злата.
Он не смог удержаться и, разувшись, отправился следом за ней. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как большое теплое одеяло развернули и там обнаружился крошечный, сморщенный младенец. Поджимая кулачки, он куксился, кривил пухлые губешки и явно собирался зареветь.
— Какой маленький, — растроганно произнесла марина Владимировна и разревелась.
— Мам, прекрати, — строго произнесла Злата, развязывая голубую шапочку.
— Не могу, — женщина вытирала слезы, улыбалась и снова ревела, — это от счастья. Чай с внуком знакомлюсь.
У Краева самого ломило за ребрами, когда смотрел на сына.
— Мне нужно его покормить, — произнесла Злата и выразительно посмотрела Краеву в глаза.
— Я, пожалуй, пойду, — выдал через силу.
Сердце вопило и требовало остаться здесь, с ними, ноги приросли к полу, так что и шаг трудно сделать. Но он все-таки ушел. Никто не пытался его остановить, а Измайлова, которая с боем вырвалась из Жениного заточения, и вовсе прошипела так чтобы никто не услышал.
— Чтобы ноги твоей здесь больше не было.
И вот он снова сидел в машине, гипнотизировал взглядом заветные окна и ненавидел себя, пожалуй, еще сильнее чем прежде.
Ведь если бы не он, то все могло быть иначе.
Глава 17
Зубы у меня просто дробят. Тык-тык-тык-тык. Не останавливаясь, отбывают дерганый ритм. Нервы навыворот. А в воздух, кажется, запустили хлора, потому что ждет неимоверно.
Я едва жива. Будто шкуру содрали. Настроение в ноль.
Держу Темку на руках, а на деле сама за него держусь, цепляюсь как утопающий за спасательный круг. Он пыхтит, сосредоточенно насасывая сиську и серьезным детским взглядом таращится куда-то перед добой.
Маленький, теплый, любимый. Мое спасение.
У нас, как в анекдоте: девять месяцев носишь, десять часов рожаешь, а он на папашу похож. Краев, чистой воды. У меня каждый раз сердце обрывается, когда вижу его сонную беззубую улыбку. Неимоверно похож. Моя радость, мое наказание, вечное напоминание о том, кто разбил сердце.
Я как увидела Мишу на выписке, так и провалилась, выпала из реальности и дальше все словно в тумане. Он с сыном на руках— эта картина выжжена на подкорке. Прилипла намертво и, стоит только прикрыть глаза, как снова набрасывается, забирая мое дыхание.
— Златик, — мама тихо царапается в дверь и заходит, — ты как?
— Хорошо, — киваю, взглядом указываю на диван рядом с собой, — как отец?
— Спит уже.
Наша первая ночь дома. Аня с Женей ушли вскоре после Краева, мама мне помогала, а отец, вернувшись с работы, ходил на цыпочках и на всех шикал: «не будите мне внука».
Забавно. Я даже улыбалась. До тех пор, пока не осталась в комнате наедине с сыном и со своими мыслями. Тошно.
— Вы ночью к себе дверь прикрывайте, а то будем вам мешать, — предупреждаю маму, за что получаю ироничную улыбку.
— Конечно. А то ведь мы не рожали и детей не растили.
— Все равно. Не выспитесь, а завтра на работу.
— Не переживай по этому поводу, — присаживается рядом, аккуратно прикасается к ножке в крохотном бежевом носочке, — ты мне лучше скажи, что у вас с Мишей произошло.
— Расстались.
— Это я уже поняла. А почему? Он как побитый пес.
Ага. Кобель.
— Мам, — тяжело вздыхаю, — мне неприятно об этом говорить. Могу только сказать, что он обидел меня, сильно
— И….
— И сходиться с ним я больше не собираюсь. Нас теперь связывает только Артем.
— Только? — удивляется она, — Разве этого мало?
— Да ладно тебе. Сотни отцов существуют только «поскольку постольку». Номинально, чисто для галочки.
— Не похож он на таких
— Внешность обманчива.
Я вот тоже не могла предположит, что однажды улыбчивый Краев превратится в огнедышащего дракона и раздерет мое сердце в клочья.
— Прости, Злат, я не понимаю. Я вижу перед собой двух людей, которые несчастны.
— Почему это я не счастлива? — глажу пушок на макушке у сына, — у меня вот счастье.
— Огромное, — она целует маленькую ножку, — но мне хочется, чтобы ты не только как мать была счастлива, но и как женщина.
— И тебе показалось, что Краев — это тот, кто сможет меня осчастливить?
— Это только тебе решать. Но у вас в глазах недогоревшее пламя.
На самом деле это не отболевшая рана, но я не говорю об этом вслух. Жму плечами:
— В любом случае не сейчас. У меня нет и не будет, в ближайшие полгода ни сил, ни времени на отношения.
— Непросто будет, — соглашается она, — но ребенок того стоит.
— Я знаю.
— И надежное мужское плечо рядом не помешало бы.
— Где ж его надежного-то взять, мам?
Она обнимает меня за плечи и прижимается губами к виску.
— Справимся, Злат. Главное знай, что ты не одна, и мы поддержим любой твое решение.
— Спасибо, мам.
Она сидит со мной, пока я кормлю малыша, потом мы вместе с ней умываем подмываем его, обрабатываем складочки, пупок, перетянутый какой-то синей пипкой, запаковываем в памперс. Под конец он уже практически спит. Только кулачки сжимает и разжимает, так сладко при этом зевая, что у меня сердце от восторга заходится. Люблю. Больше жизни.
Выключаю свет и ложусь. Я на диване, он в кроватке, придвинутой вплотную. Слушаю его дыхание и то, как он сладко причмокивает. Улыбаюсь, потому что действительно счастлива, а по щекам слезы — потому что больно.
Утро начинается в пять. С надсадного кряхтения, которое очень быстро перерастает в обиженный писк. Знаю, что еще минута, и на смену писку придет сирена.
— Иду, малыш, — скатываюсь с дивана, — иду.
Я утаскиваю его к себе под бок, сую титьку в рот и дремлю, пока он копошиться рядом. В итоге мы снова засыпаем и просыпаемся только ближе к десяти.
Отец давно на работе, мама что-то хлопочет на кухне, а на телефоне у меня пяток сообщений. Два от Ани, еще пара от подружек и одно, самое первое от Миши:
«Злат, пришли мне список, чего надо привезти».
Первый порыв — написать, что ничего мне не надо, но я его давлю. Хочет помогать — пусть помогает. Я не из тех идейных мадам, которые воротят нос от помощи и живут по принципу «пусть хреново и в режиме взмыленной лошади, но зато сама, и врагам назло». Мама права, мужская помощь не помешает, и пусть мы с Мишей потеряли «нас», но как отец — почему бы и нет.
