два часа, прогоняя воспоминания через мою голову. Но не было ничего. Она ничего не сказала. Если бы она сказала, я бы вспомнил.
Я повернулся к ней лицом.
— Я всегда придерживался твоих границ. Никогда не переступал и не заставлял тебя делать то, чего ты не хотела. И говорить, что я…
Она вскочила с кровати, простыня упала на пол, когда она выпрямилась, и я, черт возьми, перестал дышать, когда увидел синие синяки вокруг ее талии, ее живот, покрытый царапинами.
Моя кожа покрылась льдом. Мой позвоночник промерз до костей.
— Неужели я… Господи Иисусе, — снова забормотал я, потирая затылок, — неужели я это сделал?
Слезы текли по ее щекам, темно — карие глаза отражали ее печаль. Ее боль. Ее безнадежность.
— В тот день, когда ты сказал мне, что хочешь попробовать это, — она прикусила губу, — это гребаное извращенное дерьмо, я сказала тебе, что мне это не нравится. Но я была готова попробовать. Была готова дать тебе то, что ты хочешь, потому что я, блядь, люблю тебя.
— Я знаю.
— И ты обещал мне, что никогда не потеряешь контроль. И ты всегда будешь останавливаться, когда я скажу. Ты поклялся.
— И я сдержал свое гребаное слово. Я всегда останавливался в тот момент, когда ты мне говорила.
Ее рука переместилась к ушибленному бедру, зависнув в нескольких дюймах от изуродованной кожи.
— Не сегодня. Сегодня ты этого не сделал.
— Я не… — Я опустил руки по бокам, глядя вниз. Воспоминания пробивались сквозь дымку, и издалека я слышал ее голос… громче… громче.
«Ной, ты делаешь мне больно».
«Пожалуйста».
«Ной, остановись. Остановись, пожалуйста».
А затем звук ее рыданий ударил по моему черепу, осознание того, что я сделал, бросило меня в яму, из которой я никогда не смогу выбраться обратно.
Думал, что эта ночь навсегда останется худшей в моей жизни, ночью, когда я причинил боль тому, кто был мне дорог. Но я ошибался. Чертовски ошибался.
Я провел ладонью по лицу, отказываясь думать об этом. С некоторыми воспоминаниями я мог справиться, но с другими — было сложней.
Несколько часов я сидел там, пытаясь разобраться в своих мыслях. Наконец, поддавшись влечению к Сиенне, я, впервые, за много лет позволил себе окунуться во тьму, которая когда-то разрушила мою жизнь. Мне было хорошо. Слишком хорошо. В глубине моего черепа покалывало, предупреждая, что ничего хорошего из этого не выйдет. Я был мертв внутри, и так было уже много лет. В моей груди, где раньше было сердце, осталась лишь большая, черная, зияющая дыра. А Сиенна была еще молода, полна жизни и была легкой мишенью для уничтожения моей пустотой. Но как я смогу остановиться теперь, когда вкусил сладкую горечь эйфории греха?
Я откинулся на спинку, постукивая пальцем по подлокотнику. Прошлой ночью Сиенна доказала, что я ошибался. Я был уверен, что она скажет мне идти на хер и выбьет из меня всю душу, если я хотя бы заикнусь о том, чтобы связать ее. Но, черт возьми, я ошибался и теперь хотел большего, как наркоман, лишенный этого кайфа в течение многих лет, только чтобы поддаться однажды и упасть в эту темную дыру, только на этот раз она будет глубже, чем когда-либо прежде.
— Я чувствую, как ты смотришь на меня.
Мои губы скривились в полуулыбке.
— Я думал, ты спишь.
— Нет. — Она повернулась и посмотрела на меня. — Я уже давно не сплю. Но мне даже понравилось, что ты сидишь там, в углу, и смотришь на меня, как извращенец.
— Извращенец?
— Ага. — Она еще глубже вжалась щекой в подушку. — Я почти ожидала, что ты будешь сидеть там с членом в руке.
— Это приходило мне в голову раз или два.
— Раз или два? — Она приподнялась на локтях. — Тогда очевидно, что прошлой ночью я все делала неправильно.
Я выпрямился, ничего не надевая, и направился к кровати. Ее взгляд переместился вниз, и она прикусила губу, когда увидела мой член, гордо стоящий, налитый и готовый к траху. В моей голове все еще бушевала битва.
Ты только используешь ее.
Она хочет этого так же сильно, как и я.
Ты никогда не сможешь дать ей то, что она хочет.
Пока что ей нужен только мой член. Я могу дать ей его.
Ты уничтожишь ее.
По крайней мере, меня не будет здесь, чтобы увидеть последствия.
Сиенна пробежалась глазами по моему телу, ее радужки потемнели от голода.
Я возвышался над ней, когда она перевернулась на спину, подняв колени и сжала их вместе. Ее розовые соски манили, чтобы их пососали, ее идеальные сиськи просили, чтобы их сжимали. На коже над бедрами виднелись синие синяки. Но вместо того, чтобы ужаснуть, это меня чертовски возбудило, и я не смог остановить себя от того, чтобы схватить ее колени и рывком раздвинуть их.
У нее перехватило дыхание, ее ноги согнулись и широко раздвинулись для меня.
— Тебе, наверное, лучше пойти домой, — сказал я, протягивая руку между ее ног и проводя кончиком пальца по форме ее киски, наблюдая, как она становится влажной.
Она облизала губы и выгнула спину.
— Я думаю, ты не это имел в виду.
— Я не имел. Но это не значит, что это не ответственный поступок.
— Ты выгоняешь меня?
— Да. — Я ввел в нее палец, и с ее губ сорвался самый чувственный звук.
— Мог бы и обмануть меня.
Проводя пальцем по ее чувствительным складочкам, я раздвинул ее киску до самого клитора, и она выгнула шею назад, ее колени задрожали.
— Ты не должна быть такой чертовски нуждающейся во мне.
— Это не по моей воле, поверь мне. — Она хныкала, ее рыжие кудри веером рассыпались по подушке.
— Было бы намного проще, если бы ты просто держалась от меня подальше.
— И где же тут веселье? — Она выгибала бедра, ее пизда хотела быть наполненной — даже если это был всего лишь мой палец.
— Если бы ты знала, что для тебя хорошо, ты бы держалась подальше.
— Разве я похожа на девушку, которая знает, что для нее хорошо? — Ее пальцы сжались вокруг моего члена, ее ладонь дрочила мой член вперед-назад, каждый мускул в моих бедрах напрягся.
На этот раз я погрузил в нее два пальца, и ее тело извивалось под моим пристальным взглядом. Это было самое эротичное, что я когда-либо видел, как она чувственно прикусила нижнюю губу, щеки раскраснелись самым красивым розовым оттенком. Меня поражало, как она может выглядеть такой чертовски соблазнительной, такой сексуальной, и при этом излучать
