Грех… Ковалев – грех… Но какой же сладкий…
- Ирка, – срывающимся шепотом произносит. – Ира. Скажи только одно слово. Я же вижу.
- Целуй.
Точка невозврата срабатывает. Я не знаю кто кого сильнее сминает и захватывает. Наш поцелуй грубый, но страстный до одури. Жаркий, как палящее солнце в самой засушливой пустыне. Жадный.
Его губы вводят в исступление. Андрей пожирает меня в буквальном смысле. Я подставляюсь и льну, как кошка. Не побороть себя, не победить, не остановиться. Что же мы делаем? Обвиваю ногами за пояс, глажу и ворошу мокрые пряди. Мы целуемся как подростки, которые впервые вкусили мед губ, не в силах оторваться друг от друга.
- Не разлюбил, Ириш, – вдруг шепчет он. – Все обман был. Только ты всегда главной была.
- Андрей, – не открываю глаза. – Это всего лишь момент. Все пройдет, как только вернемся на берег.
- Нет, – машет головой. Впивается горящим взглядом и снова отрицает. – Нет.
- Тс-с-с, – прижимаю палец. – Пора подниматься. Слышишь дочка зовет.
С палубы и правда доносится голос Вари. Мы вынуждены вернуться. Поднявшись, расходимся в разные стороны. Андрей уходит на корму и остаток пути домой молчит. Изредка бросает на нас задумчивый взгляд.
Дома все также. Он молча ужинает и потом уходит в свою комнату. Понимаю и не обижаюсь. Мне тоже есть над чем подумать. Занимаюсь уставшей дочкой, мою ее и укладываю спать. Варя отрубается моментально.
Минута свежего воздуха и тоже усну. Вдыхаю свежий морской бриз. Температура падает, становится прохладнее. Ухожу полностью в свои мысли, перевариваю слова Ковалева, пока на плечи не падает теплый плед и не раздается голос.
- Идем ко мне в спальню.
Глава 37
- Ир, я скучал, – обхватываю пылающее лицо двумя руками. – Правда скучал, – еложу по щекам губами, вдыхаю ее запах. – Только сейчас все понял. Только теперь. Ты все еще моя, Ирка… Моя! Понимаешь?
Она молчит. Вцепилась что есть сил в запястье, царапает ногтями и опускает глаза. Я не могу от нее оторваться. Не могу!
Все что чувствовал когда-то возвращается с новой силой. Описать невозможно как накрывает. Наверное, так ощущает себя тонущий человек. Захлебываюсь, блядь. В животе подмывает и стягивает.
Я ее люблю. Всю гребаную неправильную жизнь люблю. Даже когда скотство творил, искал путь к запретному, все равно любил. Грязно да, но что же теперь каяться.
Никакие женщины не в силах занять место в подлом сердце. Оно такое у меня, да. Признаю. Отчищаться смысла даже сам перед собой не вижу.
- Мы совершаем ошибку, – шелестит она, прижимаясь к моей ладони щекой.
- Какая ошибка, – веду по горячим губам подушечкой пальца. – Ошибкой было то, что уехала.
- Андрей!
Затыкаю рот поцелуем. Сегодня это излюбленное занятие. Моя Ириша греховно пьянит, расшатывает и без того рыхлую почву под ногами. Дурею! Слетаю с катушек окончательно. Все, что хочу в жизни – она.
- Сюда иди.
Трусь лицом, щеки зацеловываю. Слизываю влагу с кожи, вкушаю запретный запах. В голове начинает шуметь сильно и гулко. Одномоментно все органы начинают тарабанить со страшной силой. Ее близость забивает все рецепторы, напитывает отчаянной ошалелостью.
- Что мы делаем, Андрей, – шелестит, а сама сильнее прижимается.
Робкая попытка Ириши сносит голову. Как семнадцатилетний шкет с ума схожу от близости женщины. Глажу, тискаю, сжимаю. Не могу натрогаться вволю, насмотреться.
- Ир, – ласкаю дрожащую шею, утыкаюсь в копну волос. Нахожу ушко и сипло шепчу. – Ириша… Маленькая… Так тебя не хватает. Что мы натворили?
Она замирает. Я понимаю, что ей снова больно, но и мне тоже несладко. Шурупом в виски вкручивается боль потери, разлуки, собачьей тоски. Обливает горечью разочарования прожитой ошибки. Есть ли прощение? Готов у пророка ответ искать, чтобы знать, прощают ли женщины ошибки?
- Мы? – судорожно вздыхает. Мнет в пальчиках ворот поло. Они такие холодные, будто лед туда запаян. – Да, – качает головой. – Мы.
- Родная, – задыхаюсь от нахлынувших чувств. – Родная моя, прости. Вы жизнь моя.
Шепчу отчаянным сорванным голосом. Орать охота зверем, но ничего не исправить громким криком. Теперь что есть разгребать нужно. Кому что в жертву принести, я готов, только пусть они ко мне вернутся.
- Я… не знаю… Все слова, Андрей, – легонько бьет в грудь. – Только слова.
- Милая моя, любимая, – ломаюсь внутренне. Гнусь расплавленным столбом под высокой температурой чувств. – Что мне сделать? Скажи только.
Не отпускаю от себя ни на секунду. Горю рядом с ней в очистительном огне, пылаю ярким костром. Все становится сокрушительно крошечным, никчемным и безликим.
На хер бизнес, к черту дела, в жопу положение, у меня жизнь на кону. Все к чему шел готов похерить, если только прикажет мне.
Жду единственного жеста, намека. Жму сильнее к себе, пластаю на груди. Вылазит наружу демоническая потребность, чтобы Ира рядом была постоянно. Именно сейчас ярче понимаю, что любил и люблю только ее. Даром никто не сдался.
Прошлые бабы пыль перед ней. Из-за гребаных комклексов просрал жизнь, профукал с треском и гарью. Дался мне Семенов. Су-у-ка-а… Я же больше ему доказывал, что что-то стою в жизни. Жрал себя постоянно, что он лучше, он выгоднее. Перед ним все двери открыты, с пинка открывал. Подсознательно ссал, что уйдет к нему, когда надоест больные заебы терпеть.
Стегало, что общаться не перестает, подозревал по-черному. Если бы она разорвала дружбу с ним, может и сидел на жопе ровно, но Ира, как назло, раскручивала отношения с Семеновым все больше и больше. И меня понесло. Рвал с кровью, чтобы в люди вылезти. Доказать, что я не хуже. Что могу быть круче, выше, лучше.
Дебил… Какой же я дебил…
Запускаю пальцы в волосы любимой женщины и с ума слетаю только от прикосновения к жаркой коже затылка. Может ли от этого волочить нормального человека не знаю, но меня прёт конкретно. Нажимаю и заставляю повернуться ко мне лицом.
- Поцелуй.
Без промедления склоняюсь. Пью мед с губ любимой, как самую желанную пряность. Рушится под ногами пол, трескается и со свистом проваливается. Летим в пропасть оголенных нервов и обнаженных чувств. Вертит по спирали и против нее, едва сознанием краев касаемся и снова летим. Только крепче сжимаю Иру в руках, будто потерять боюсь.
Схлестываемся, соединяемся. Будь проклят мир, если не возьму ее себе сейчас. Заберу всю без остатка, самой маленькой крохи не оставлю Панцирь, что сопровождал меня в долгое время разлуки трескается. Кожа и та слетает, едва живым остаюсь.
- Я не могу без тебя. Все время без вас не жизнь, – прямо в горячий рот транслирую вечное и незыблимое. Уверен, как никогда. – Все пустое. Ненастоящее. Только ты, Ир. Только ты.
- Андрей!
Умоляющий голос бьет по ушам. Я четко различаю нотки отчаяния и трепета.
Сдавайся же, молю про себя, сдавайся!
Бросаюсь целовать сильнее и трепетнее, всю обиду прошлого испепелить отчаянно желаю. Своими жаркими и искренними объятьями хочу выпестовать прощение. Трогаю, замираю от возможности гладить везде.
Шея, плечи, бедра. Грудь ласкаю через одежду. Подтягиваю за пояс, намеренно врезаю шов в промежность. Ирина стонет и прогибается.
Сдавайся!
Впусти меня, родная. В тело, в душу впусти. Разреши любить тебя.
- Губишь меня, убиваешь, – захватываю мочку, выдыхаю признание. – Каждый день о тебе. Все время. Возвращайся ко мне, Ириш. Ты думаешь я приехал из-за контракта?
Она отшатывается, зажимает распухшие губы рукой. Я как маньяк наблюдаю и получаю удовольствие от мысли, что рот ее вспух не без моего участия. Хочу еще. И не только ротик. Голодно мечусь по телу любимой. Мимолетом отмечаю, что волосы растрепались. Она милая, но такая порочная, что в трусах сильнее вспухает. Все мысли вниз стекают.
- Нет? Разве не контракт?
- Нет, – качаю головой. – Он в меньшей степени. Закончим войну?
- Я не…
- Ира!
