– Но Муни больше папина собака, чем моя, ей-богу! Она его ярая фанатка. Он ее с собой за грибами и ягодами берет, а когда мы на дачу едем, Муни сидит в машине впереди, а мы сзади, представляешь? Маму иногда даже ревность берет, – со смехом рассказывала Соня. О домашних она говорила с таким теплом, что я, слушая ее, не могла сдержать улыбку.
На пороге нас встретила Виктория Леонидовна – мама Сони. Она сразу сказала, что много обо мне наслышана, больше, конечно, от Вовки. Ее слова меня смутили. Что брат мог наговорить обо мне? Только глупости всякие. Разувшись, я осторожно огляделась. В коридоре у Авериных было много книг. Так вот где Вовка торчал целыми днями, пока я одна куковала дома. Для научных трудов Сониного отца была выделена целая полка, которую мне сразу продемонстрировала Виктория Леонидовна. Видно, что она очень гордилась своим мужем, как и моя мама нашим отцом. Интересно, как сложилась бы наша жизнь, если б папа оставался жить с нами, писал научные работы, преподавал в универе? И маму бы не забирал с собой. Все было бы совсем по-другому. Но отца манили приключения и экспедиции, как Индиану Джонса.
Несмотря на то что мы с Соней успели перекусить в кафе, Виктория Леонидовна усадила нас за стол пить чай с пирожными. Она интересовалась, как дела в школе, спрашивала про мои увлечения. Поначалу я немного терялась от такого внимания, но потом мне удалось расслабиться, и я стала общаться свободнее. Наверное, так проходит каждый семейный ужин Авериных, когда они собираются за столом и обсуждают свой день.
После чаепития мы перебрались в комнату Сони – большую, светлую, со шкафом во всю стену, заставленным фарфоровыми куклами.
– Это мы с мамой коллекционируем. Некоторые из путешествий привозили. Вот эта – с венецианского карнавала. Платье вручную расписано, представляешь? Конечно, больше мамина затея их собирать, но мне тоже нравится.
Комната Сони была красивой, девичьей. На стенах много рамок с семейными фотографиями, судя по которым Аверина вместе с родителями исколесила полмира. Вооружившись конспектами и распахнув окно, мы уселись на широкий подоконник. Из комнаты Сони открывался вид на широкий многолюдный проспект.
Мы разобрали несколько задач, и Аверина даже меня похвалила, что, безусловно, очень приятно. Когда все намеченное было сделано и больше меня ничего не держало, я поняла, что совсем не хочу отсюда уходить – так комфортно и уютно мне у Сони.
Аверина в этот момент переписывалась в телефоне и загадочно улыбалась. Судя по ее довольному выражению лица, с Вовой.
– Твой брат пишет, – пояснила Соня, заметив мой заинтересованный взгляд. – Просит прощения. Говорит, что приготовил мне сюрприз.
Слушая ее, я вдруг поняла, что теперь при мысли, что мне приходится делить единственного родного человека с кем-то, я не испытываю досады и раздражения, как раньше.
– Вот бы вы меньше ссорились, – искренне сказала я.
Соня посмотрела на меня с интересом.
– Ты всегда казалась мне такой букой, – наконец проговорила она. – Твоя миловидная ангельская внешность никак не сочеталась у меня с твоим душевным миром и острым языком. Я даже, как-то прочитав один стишок, решила, что он про тебя. Послушай:
«Жил-был маленький котенок,
Был совсем еще ребенок.
Ну и этот котя милый
Постоянно был унылый.
Почему – никто не знал,
Котя это не сказал».
– Это, кстати, Александр Блок. У него не только школьная «Девушка пела в церковном хоре»…
– А что поделать, не я такая, а сама жизнь, – вздохнула я.
– Вова редко рассказывает о своем детстве. – Мы по-прежнему сидели на подоконнике, и Соня придвинулась ближе ко мне. – Только о тренировках и о дедушке. Кстати, куда он у вас пропал? Кажется, Вова расценил это как еще одно предательство.
Вова был близок с дедушкой. Намного ближе, чем я. Возможно, мой брат любил деда намного больше, чем родителей. Но я почему-то никогда не задумывалась об этом.
– Знаешь, иногда в фильмах показывают, как совсем маленьких детей берут из детских домов, а спустя какое-то время отдают обратно. У нас в жизни что-то похожее, только ненужными мы оказывались для собственных родных.
Соня посмотрела на меня сочувствующим взглядом, и это мне не понравилось, поэтому я предпочла сменить тему разговора на более нейтральную. Мы успели обсудить любимые книги и сериалы, и снова Соня открылась для меня с другой стороны, когда выяснилось, что у нас много общего. Уже смеркалось, и по проспекту, светя фарами, с шумом проносились машины. А когда в толпе показался Вова с букетом цветов в руках, видимо, для примирения, мы с Соней переглянулись и, не сговариваясь, его окликнули. Брат задрал голову и удивленно уставился на нас.
– А ты что тут делаешь? – громко выкрикнул Вова, явно обращаясь ко мне.
– Поднимайся к нам! – махнула рукой Соня. – Мама на ужин ждет!
Вова улыбнулся и направился в арку. Как странно: не сговариваясь, мы пришли туда, где нас ждал настоящий дом.
Глава одиннадцатая
Предательство нагнало меня внезапно, на стадионе во время эстафеты, когда я передала палочку. Стараясь отдышаться, я отошла в сторону и села на газон. Сердце билось часто-часто. Дина была в другой команде и ждала своей очереди, в нетерпении подпрыгивая на месте. Один раз мы встретились с ней глазами, но я поспешно отвернулась. После того как мы навестили Свету в больнице, с бывшей подругой я больше не разговаривала. Вообще. Даже на уроках. А все из-за ее слов о том, что она поступила бы точно так же. Эта фраза не давала мне покоя всю дорогу от больницы до школы. В конце концов на подходе к крыльцу меня прорвало. Наконец я высказала все, что думаю о Виташе и его отношении к Динке, о ее дурости и наивности. Дина выслушала меня и наговорила в ответ тоже мало чего приятного: что я просто никогда не любила и Давид мне не особо нравится – это видно со стороны. Просто я ведомая: иду на поводу у общественного мнения и гонюсь за какой-то мнимой популярностью, которую получила лишь на время, став девчонкой Перова. В общем, наговорили мы друг другу гадостей – обе хороши. И с тех пор никто из нас не делал шаг навстречу и вряд ли уже сделает. По крайней мере, я на следующий день гордо пересела на освободившееся место за партой двоечника Маратова, сосед которого в конце учебного года слег с пневмонией.
Отвернувшись от Динки, я улеглась на траве и уставилась в небо. Над школьным стадионом плыли пышные кучевые облака. А я лежала до того момента, пока перед глазами не возникло вдруг лицо одноклассницы – Оли Панкратовой.
– Кать, там по твою душу пришли, – сказала она, улыбаясь от уха до уха.
– Кто? – приложила я руку козырьком ко лбу, закрываясь от выглянувшего из облаков солнца.
– Погляди сама…
Я приподнялась на локтях и осмотрела огромное футбольное поле. Понятно, почему Панкратова так светилась. У трибун стоял Давид. Уже все девчонки в классе знали, что мы встречаемся. Оттого и шушукались в раздевалке, пока я делала вид, что не замечаю их красноречивых взглядов.
Я оглянулась на нашего физрука. Пока он спорил о чем-то с Маратовым, легким бегом направилась к Давиду. Интересно, что ему вдруг понадобилось от меня посреди урока? Признаюсь, иногда я скучала по тем временам, когда была невидимкой. С началом отношений с Перовым не привлекать к себе внимание больше не было возможности.
– Что случилось? – спросила я вместо приветствия. Давид здесь явно не просто так. Раньше мы встречались только в столовой на большой перемене и на репетициях. С уроков он меня еще ни разу не уводил.
Давид быстро поцеловал меня в губы, а затем взял за руку и повел к трибуне. Мы сели на одну из скамеек, и перед нами открылся вид на большое футбольное поле. Физрук по-прежнему громко отчитывал бедного Маратова.
