Джейми перекинул меня через седло, словно куль с мукой, и одним прыжком взлетел на спину коню. Расчищая дорогу мощными взмахами палаша, он направил Донаса прямо в гущу толпы. Люди отступали в страхе перед конскими зубами и копытами и перед взмахами стали, а мы набирали скорость, оставляя озеро, деревню и Леох позади. Дыхание вылетало у меня из груди толчками, я все пыталась заговорить с Джейми, докричаться до него.
Я, разумеется, отнюдь не была на этот раз потрясена беременностью Джейли. Было нечто другое, отчего меня пробрало холодом до мозга костей. Когда Джейли кружилась, раскинув белые руки, я увидела то, что должна была заметить и она, когда с меня сорвали одежду: метку на одной руке, такую же, как у меня. Здесь, в этом времени, то был признак чар и волшебства. Маленькое, скромное пятнышко от прививки оспы.
Дождь падал на воду, охлаждая мое распухшее лицо и натертые веревкой запястья. Я зачерпнула ладонью воды из ручья и медленными глотками выпила ее, с благодарностью чувствуя, как холодная жидкость смачивает пересохшую гортань.
Джейми куда-то исчез на несколько минут. Вернулся он с полной горстью темно-зеленых округлых листьев и при этом что-то жевал. Потом он выплюнул комок пережеванной зелени на ладонь, отправил новую партию листьев в рот и повернул меня спиной к себе. Налепил пережеванные листья осторожно мне на спину, и жжение сразу же уменьшилось.
— Что это такое? — спросила я, всячески стараясь овладеть собой — я еще дрожала и всхлипывала, но безудержный поток слез начал ослабевать.
— Водяной кресс, — ответил Джейми приглушенным голосом — он продолжал пережевывать листья. — Не только ты знаешь кое-что о лечении травами, Саксоночка.
— А какой он на вкус? — глотая слезы, снова спросила я.
— Весьма противный, — лаконично сообщил он, приложив к моей спине еще одну порцию жвачки и накрывая мне плечи пледом. — Они не… — начал он и запнулся. — Я хочу сказать, что рубцы неглубокие, и я думаю, у тебя не останется отметин.
Говорил он с нарочитой грубоватостью, но прикасался ко мне так ласково, что у меня это вызвало новый поток слез.
— Извини, — забормотала я, уткнувшись носом в конец пледа, — я просто не могу понять, что это со мной. Не знаю, почему я все время плачу.
Джейми пожал плечами.
— Не думаю, чтобы до сих пор кто-то старался намеренно причинить тебе боль, Саксоночка, — сказал он. — И это потрясло тебя не меньше, чем боль. — Он помолчал и поправил конец пледа. — Я испытал примерно то же самое, — продолжал он буднично. — Меня тошнило, потом я плакал, когда мне промывали рубцы, а потом меня начало трясти.
Он вытер мне пледом лицо и приподнял за подбородок.
— А когда я перестал дрожать, Саксоночка, — негромко продолжал он, — я возблагодарил Бога за боль, ведь она означала, что я жив. Когда ты дойдешь до такого состояния, милая, скажи мне об этом, потому что мне надо кое о чем с тобой поговорить.
Он встал и спустился к ручью, чтобы выстирать испачканный кровью платок.
— Что заставило тебя возвратиться? — спросила я, когда он снова подошел ко мне.
Слезы мои унялись, но я еще дрожала и куталась поплотнее в плед.
— Это все Алек Макмагон, — улыбаясь, ответил он. — Я попросил его присматривать за тобой, пока буду в отъезде. Когда деревенские схватили тебя и мистрисс Дункан, Алек скакал всю ночь и весь следующий день, разыскивая меня. А потом я и сам несся как дьявол, только бы успеть. Бог мой, какой же это великолепный конь! — Он с одобрением поглядел на Донаса, который был привязан к дереву на самом верху спуска к ручью; влажная шерсть коня отливала медью. — Надо бы его увести отсюда, — раздумчиво произнес Джейми. — Вряд ли кто-то будет нас преследовать, но все-таки Крэйнсмуир недалеко. Ты можешь идти?
Я не без труда последовала за ним по крутому склону, мелкие камешки катились из-под ног, папоротник и колючая ежевика цеплялись за подол. Поблизости от вершины склона росли молодые ольховые деревья; они стояли так тесно одно к другому, что их нижние ветви смыкались, образуя зеленую крышу над зарослями папоротника под ними. Джейми приподнял ветки так, чтобы я могла пролезть в узкий промежуток, потом старательно расправил примятые папоротники у входа. Отступил и окинул убежище критическим взглядом. Удовлетворенно кивнул.
— Все отлично. Никто тебя здесь не найдет. — Он собрался уходить, но тотчас вернулся. — Постарайся уснуть, если можешь, и не беспокойся, если я не очень скоро вернусь. У нас нет с собой еды, а я не хочу привлекать внимание, останавливаясь на ферме. Придется поохотиться. Натяни тартан на голову и посмотри, чтобы он закрывал твою юбку: белое видно издалека.
Еда казалась чем-то несущественным; я считала, что больше никогда не захочу есть. Сон — другое дело. Спина и руки у меня еще ныли, болели и совсем свежие ссадины от веревок на запястьях, и вообще все тело у меня болело, однако, измученная страхом, болью и общим истощением, я уснула почти мгновенно, и острый запах папоротников поднимался вокруг меня, как фимиам.
Я проснулась оттого, что меня схватили за ногу. Испуганная, я села и выпрямилась, наткнувшись на пружинистые ветки над головой. Листья и тоненькие прутики посыпались на меня дождем, и я нелепо замахала руками, стряхивая мусор с волос. Исцарапанная, взъерошенная и обеспокоенная, выбралась я из своего убежища и обнаружила Джейми, который сидел неподалеку на корточках и весело наблюдал за моим появлением. Время близилось к закату, солнце освещало верхнюю часть обрыва, но расщелина, по дну которой бежал ручей, была уже в тени. Запах жареного мяса поднимался от небольшого костра, разведенного среди камней у ручья, — два кролика поджаривались на импровизированных вертелах из очищенных от коры веток.
Джейми подал мне руку — помочь спуститься по склону. Я гордо отказалась и сошла сама, споткнувшись только раз, когда наступила на свисающий конец пледа. Отвращение к пище исчезло, и я жадно набросилась на мясо.
— После ужина мы поднимемся в лес, Саксоночка, — сказал Джейми, отламывая кроличью ногу. — Не хотелось бы ночевать у ручья, из-за шума воды не услышишь, если кто подойдет.
За едой мы почти не разговаривали. Ужас минувшего утра, мысли о том, чту мы оставили позади, угнетали нас обоих. Ау меня была и еще одна причина для глубокой печали. Я не только утратила возможность узнать побольше о том, как и почему я оказалась здесь, но потеряла друга. Единственного. Нередко я сомневалась в мотивах поступков Джейли, но никакого сомнения не могло быть в том, что утром она спасла мне жизнь. Зная, что приговорена, Джейли сделала все от нее зависящее, чтобы дать мне возможность бежать… Огонь костра, почти невидимый при дневном свете, делался все ярче с наступлением сумерек. Я смотрела на языки пламени, на поджаристое мясо и коричневатые косточки кроликов на вертелах. Капля крови из сломанной косточки капнула в огонь и, зашипев, испарилась. Мясо застряло у меня в горле. Я поспешно бросила недоеденный кусок и отвернулась: меня тошнило.
