Катерина не стерпела его наглого тона.
— Ты говоришь о ней с лютой ненавистью! Если так к ней относишься, почему назвался её женихом? Заставлял тебя кто?
— Нет. Но вы правы, Катерина Ивановна, я её действительно ненавижу. Во-первых, за Дашку. — Он ударил кулаком по подлокотнику дивана. — Во-вторых, мне ещё машину жалко. Я так её выбирал! Каждую гаечку сам подкручивал. И вот этими руками, — он с ужасом уставился на свои ладони, — я её взорвал и смотрел, как она горит!
— Ну сигнализацию-то ты все-таки спас! — заметил Слуцкий, вспомнив их разговор по дороге в аэропорт. — Я же понял, что ты её снял, и меня это очень насторожило тогда.
Валерка молчал. Он не мог отвести глаз от своих ладоней и рассматривал их с таким отвращением, словно обнаружил там кусок дерьма. Зычно шмыгнув носом, он вдруг заплакал.
— Придурок! — презрительно припечатала Зоя.
— И вообще… — размазывая по лицу слёзы, продолжал он. — Я из-за этой стервы сам себе противен стал! Раньше я как жил? Работал много, на машину копил, сначала на одну, потом на другую — когда первую-то спёрли. С девушками время проводил, в баню с мужиками по субботам ходил… А с ней встретился — только о деньгах и стал думать. Жадный стал, как гад какой! Из-за жадности своей даже вас чуть не убил, Иван Антонович! Даже прям понять не могу, как ей удалось уговорить меня! — Он недоуменно пожал плечами.
— И как же ей удалось уговорить тебя?! — насмешливо подхватил Слуцкий и непроизвольно потёр больное плечо. — Уговаривать-то, судя по всему, долго не пришлось.
Он почувствовал вдруг ужасную слабость и, казалось, только теперь осознал, что весь день провёл на ногах. Даже сейчас почему-то стоял, опираясь на спинку стула, вместо того чтобы на него сесть. Словно забыл назначение окружавших его вещей, и от этого они стали казаться совсем ненужными и нелепыми… Пиалы, из которых никто не ест и не пьет, инвалидная коляска, в которой передвигается вполне здоровая женщина, весь этот дом с держалками и поручнями — глупый и бессмысленный. Даже названия предметов зазвучали глупо и словно зажили своей независимой от самих вещей жизнью.
С-т-у-л, л-о-ж-к-а, к-а-с-т-р-ю-л-я, г-а-л-о-ш-и… Зачем придуманы эти дурацкие слова и что они значат, если отдельно от предметов вообще теряют смысл? А может, он просто не замечал, что в его жизни всё давно распалось на разрозненные, не связанные друг с другом кирпичики?
Что значит его ж-и-з-н-ь отдельно от прожитых лет? Наверное, он прожил их неправильно, плохо, если даже не смог защитить от смерти родную внучку, а сейчас выясняет у девицы и её дружка, почему им не удалось его убить…
— Ну и как так получилось, что ты машину пустую взорвал?
Валерка откашлялся. От волнения у него сел голос.
— Я не видел, как вы из машины вышли, — просипел он. — Передо мной «жигуль» встал и обзор мне малость загородил. Но если бы не тот мужик в каске… вы бы, Иван Антонович, — Валерка сложил руки крестом, — того!
— Кстати, о «мужике в каске»… Ты знаешь, Зоя, кто это был? — Она впервые за то время, что очутилась на диване, посмотрела на Слуцкого. — Шеф твой бывший, господин Залесский! Очень симпатичный человек. Теперь я ему жизнью обязан!
В Зоиных глазах блеснуло не то удивление, не то испуг.
— Он рассказал мне много интересного, — продолжал Слуцкий. — Ну давай по порядку… Ты украла у него деньги. Сумма большая — десять тысяч долларов. Их надо вернуть! Показывай, где они!
Катерина белая, как снег, во все глаза смотрела на Зою. Валерка присвистнул.
Зоя указала рукой на письменный стол.
— В нижнем ящике.
— Ты из-за них убила Костю Лапина?
— Вы ничего не докажете.
— Не докажу, — согласился Иван Антонович. — Да честно говоря, и не собираюсь. Но тебя подозревает чета Залесских.
— Они думают, что я умерла.
— Костя тоже думал, что ты умерла?
Она кивнула.
— Он не догадался?
— Нет.
— Так почему же ты его убила?
— Он не отстал бы от меня из-за этих денег, а потом, возможно, и понял бы, что я Зоя…
— Ну ты даёшь, красавица! — Валерка встал с дивана, подошел к столу, налил себе водки и залпом выпил. — Тебе опасно дорогу переходить. Вжик — и готово! Ты его тоже с лестницы спустила? Или взорвала? — Он обвёл взглядом стол и, остановив свой выбор на остывшем китайском супе, стал отхлебывать его через край пиалы. — Следующим, как бы, я должен быть?
Иван Антонович тоже подошёл к столу, налил рюмку коньяку, положил на блюдце кусочек лимона и отнес Катерине. Сжав губы и сузив глаза, она смотрела на него полным ярости взглядом.
— Ну и зачем вы всё это устроили? Что хотели? Недаром Вася…
— К черту вашего Васю! — заорал Слуцкий. Самообладание ему изменило и сдерживаться больше не было сил. — Тоже мне нашли оракула! Вы, Катя, помешались просто на своём Васе. Господи! И зачем я приехал сюда? Чтобы каждый день выслушивать ваши глупые воспоминания о вашем Васе? Стать жертвой вашего червивого отпрыска?
— А кто вас звал? — взревела Катерина. — И правда, зачем вы приехали? Чтобы всё порушить и отравить своими деньгами? И не смейте оскорблять Васю! А «червивый отпрыск», как вы назвали Зою, на самом-то деле ваш! Да-да! Я сказала тогда неправду! Бог видит — я хотела как лучше! Я с себя вины не снимаю. Скажи я правду с самого начала — ничего бы этого не произошло. Но нагородить эту ложь меня вынудили вы своим письмом!
Зоя в изумлении уставилась на мать. Потом зажмурилась и сильно сжала пальцами виски. Лишь когда Катерина заплакала, Зоя встала с дивана, подошла к ней и присела рядом на корточки.
— Мам! Успокойся, посмотри на меня. — Она тронула мать за плечо и слегка потормошила. — Ты это просто так сказала? Скажи правду!
Катерина зарыдала ещё громче и никак не могла остановиться. Плечи вздрагивали, волосы растрепались, даже руки, которыми закрывала лицо, казалось, побледнели.
— Мама! — закричала Зоя. — Прекрати немедленно рыдать! Достала уже своим воем.
Катерина сразу перестала плакать и убрала руки от лица. Зоя почти насильно влила в неё коньяк, который оставил Иван Антонович.
— Даша, какая ты стала… — заговорила она. Потом поняла, что запуталась в именах и начала сначала: — Зоя, ты постарайся меня понять! Вася всегда чувствовал себя виноватым перед Дашей. Да, именно она наша общая с ним дочь, и, когда с ней случилось несчастье, он стал думать, что Бог наказал его за Аню Слуцкую. Всё, что с ней произошло, и тем более её смерть он всегда осознавал как свою вину… Сначала муж действительно не хотел никакой помощи Слуцкого, чтобы девочки были равны, а потом, когда с Дашей случилось несчастье, ваши деньги, Иван Антонович, — она почему-то укоризненно на него посмотрела, — сделали бы врагов из сестёр. Представь, Зоя! — Она попыталась погладить Зою по щеке, но та недовольно отстранила голову. — Представь! — повторила она. — Ты здоровая и богатая, а Дашенька — инвалид и вынуждена думать о хлебе насущном… Словом, когда Иван Антонович прислал последнее письмо, я решила сама эту несправедливость исправить. Первый раз против Васенькиной воли пошла, и вот что из этого вышло.
— Господи! Да понятно, что вышло, мамочка! Тебе представилась возможность помочь одной из нас. Какую же дочь выбрать? Родную или приёмную?
— Да что ты говоришь, Зоя? Вы обе родные девочки!
— Оберодныедевочки, — скороговоркой, с ерническим энтузиазмом произнесла Зоя, обращаясь к матери. — Лучше бы ты мне этого не рассказывала!
Она потерла виски кончиками пальцев.
— Голова болит!
Зоя вышла из комнаты. Немного помедлив, Слуцкий вышел вслед за ней. Не мог он смотреть на эту девочку отстранённым взглядом равнодушного разоблачителя. Хотелось потрясти её за плечи, заглянуть в глаза, ударить или обнять, но только чтоб не смотрела каменным изваянием, а сказала живое слово. Только ему, только для него одного. Он имеет право на маленький, крошечный миг сокровенного уединения с ней… Страшно тяжело на душе. Как он мог позволить себе в это погрузиться! Жил себе в Америке тихо, спокойно, удобно. Скоро он туда вернется и постарается как можно быстрее забыть всё, чем ранила его Москва.
Господи, что за место такое на карте мира! Бесовское логовище? Глаз бури? Магнитная аномалия? Что происходит с его собственным сердцем в этой проклятой Москве?
Соврала Катя или нет? Кто ему эта девочка, что так скверно от её предательства?
Она стояла около кухонного шкафчика и, выдвинув ящик, что-то в нём искала. Из недр ящика она извлекла синюю коробочку, в которой лежала всего одна капсула. Чуть помедлив, она всё же положила капсулу в рот, запила водой прямо из чайника и перекрестилась.
— У тебя есть ещё одна? — спросил Слуцкий.
— Зачем тебе?
— Голова болит.
— Нет. Больше нет. — Она помолчала. — Ты проживёшь очень долгую жизнь. Получишь Нобелевскую премию и будешь трепетно дружить с мамой. Прости. Оставь меня одну и не говори ничего. Прости, — повторила она и посмотрела ему в глаза.
