— Я ведь уже говорил: боюсь, что наступит конец всему. Ну и еще боюсь совсем лишиться работы. Что тогда делать? Никаких хобби у меня нет, поэтому свободное время мне ни к чему.
— А какие самые твои приятные воспоминания о прошлом?
— Я все время возвращаюсь мыслями к началу моей карьеры. Сколько надежд, мечтаний! И вообще о периоде от десяти до двадцати пяти. Мы все были полны энергии, чисты, наивны.
— Есть ли какой-то сон, который тебя преследует?
— Пожалуй, нет. Хотя одно время я себя неважно чувствовал, и мне снилось, будто я лечу все быстрее вниз по наклонной плоскости. Потом я видел такую сцену в одном американском фильме. А еще был период жизни, когда постоянно снились кошки. Возможно, это от усердных возлияний, если уж быть до конца откровенным.
В «Механическом пианино», по пьесе Чехова, поставленном Никитой Михалковым на итальянской сцене, где Мастроянни играл главную роль, есть один диалог; по-моему, он передает суть нашего долгого разговора с Марчелло.
Платонов. Дорогая, моя дорогая! Теперь я все понял. Потом ничего не будет. Это иллюзия. Нам кажется, будто все еще впереди. Что жизнь будет долгой и счастливой, но это «потом» так никогда и не наступит! Никогда! Ах, если бы я это знал тогда! В ту ночь, когда смотрел на огни последнего вагона. Если бы я это знал!
Софья (шепчет). Почему ты меня не искал?
Платонов. Я верил в долгую счастливую жизнь. Я был молод, свободен. Верил в «потом». (Тихо смеется.) «Потом» — красивое ничто!
Я спрашиваю у Марчелло:
— Если бы тебе пришлось прощаться со зрителями, что бы ты им сказал?
— До скорой встречи!
Бенито Муссолини: право на любовь
Для Кларетты он был просто «папуля»…
Когда Адольф Гитлер впервые собрал в мюнхенской пивной своих сторонников, их оказалось семеро. Когда в марте 1919-го Бенито Муссолини, которому не было и сорока, устроил в любезно предоставленном ему конференц-зале Промышленной ассоциации Милана учредительное собрание фашистской партии, на его призыв откликнулось всего сорок пять человек. Позже он утверждал, что у него не было тогда никакой «четкой доктрины».
В Романье, откуда он родом, его прозвали «чокнутый» за всякие эксцентричные выходки. Однажды он перед публикой бросил вызов Богу в доказательство своего атеизма: «Если через пять минут он не поразит меня громом, значит, его не существует».
Он женился на Ракеле Гуиди, тихой забитой блондинке, дочери любовницы отца. Перед мужем она благоговела и первые годы даже в постели называла его «профессором» и на «вы».
Муссолини выработал революционную программу, которую, конечно, потом не стал проводить в жизнь: стопроцентный национализм, восьмидесятипроцентный налог на прибыли от военных поставок, непомерные налоги с капитала, конфискация церковного имущества, закрытие биржи, привлечение рабочих к руководству фабриками и заводами.
У него нашлось много приверженцев. Ветераны первой войны были недовольны своим положением, аграрная проблема оставалась нерешенной: шестьдесят крестьян из ста батрачили на чужих полях. Солдатам после демобилизации были обещаны работа и социальная справедливость. Сыграли свою роль и экономический хаос, и недальновидность профсоюзов: в 1919 году они провели 1663 забастовки, в 1920-м — 1881, а в 1921-м — 1045. По всей стране то и дело прерывалось снабжение водой, газом и электроэнергией, с перебоями работал транспорт. В августе 1921 года рабочие начали захват предприятий; в Одерцо близ Генуи убили двух охранников, и на фабричной трубе взвился красный флаг. Но через три недели профсоюзы капитулировали, и рабочим не осталось ничего, кроме горечи поражения. Крайне левые могут лишь нагнать страху, но не способны довести дело до победного конца. От социалистической партии откололись коммунисты, заявив: «Нам надоел этот цирк».
Рост Муссолини метр шестьдесят семь, он лыс, носит очки, но не на публике; что прежде всего поражает в его лице, так это массивная челюсть. Он весьма способный журналист: когда с 1912 по 1914 год был главным редактором газеты «Аванти», ее тираж с 28 поднялся до 94 тысяч.
Его штурмовые отряды разъезжают на грузовиках, которые прежде возили солдат на фронт, вовсю орудуют дубинками, вливают в глотку политическим противникам касторовое масло, размахивают вымпелами и фашистскими эмблемами. В день пресловутого «Похода на Рим» на площади Неаполя собралось пятьдесят тысяч человек.
Во главе правительства в это время стоит Факта — мелкий, бездарный политикан, который совершенно не владеет ситуацией. «Только прикажите, — заверяет короля генерал Бадольо, — и несколькими залпами я разгоню этих фашистов, как стайку воробьев». Но король не слишком уверен в преданности армии и не дает позволения «стрелять в патриотов». Вместо этого он поручает Муссолини сформировать новое правительство.
Дуче прибывает в столицу и вводит в правительство двух представителей от либеральной партии, двух от демократической, двух от народной, католиков и начальников генеральных штабов армии и флота. Чернорубашечников же, вошедших в Рим кто пешим, кто конным, а кто и в инвалидной коляске, он распускает по домам.
Простодушная, но вовсе не глупая Ракеле не спешит радоваться за мужа, томимая недобрым предчувствием. «Не по душе мне это, Бенито. Раньше ты был сам себе хозяин, а теперь станешь прислуживать всей нации».
Но Бенито продолжает свое головокружительное восхождение. Талантливый немецкий журналист Эмиль Людвиг интервьюировал его тринадцать вечеров подряд, по часу за вечер, и пришел к такому заключению: «Муссолини — великий человек, гораздо выше Сталина».
Он задал Муссолини около четырехсот вопросов о его взглядах на жизнь, историю, искусство. Не обошел вниманием и женщин. О них дуче отозвался не слишком лестно: не способны мыслить синтетически, в лучшем случае — аналитически, начисто лишены творческой фантазии, и вообще предоставить им право голоса было бы ошибкой. Более того — они всегда и во всем должны подчиняться мужчине. «Масса любит сильных мужчин, — изрек он. — Женщины — это и есть масса».
Он признается, что одинок. «В силу моего характера у меня нет друзей. Но я не страдаю от их отсутствия». Он полностью осознает величие своей миссии, однако настроен весьма скептически: «Всякий революционер рано или поздно становится консерватором».
Гитлер, придя к власти, также высоко оценивает Муссолини и заявляет, что у их движений общие цели. Впрочем, Муссолини, по крайней мере на первых порах, держит дистанцию. Д'Аннунцио в письме к Муссолини называет фюрера «вероломным».
