— Вас никто за язык не дергает, лично мне вообще плевать, — бросил отец Милли.
Он споткнулся о корень, и Марджори, встревоженно цокая языком и придерживая подол длинного платья, другой рукой подхватила мужа.
— В свое время у меня была куча знакомых педиков, — сообщила она. — Так что из-за нас можете не волноваться.
— Постараюсь, леди Дюкрейн, — отозвался Говард.
Джек поморщился: до чего же Говард любит аристократические титулы. Никто не признался, что слыхом не слыхал про Сесила Стивенсона. Чтобы отвлечь друга от амурной темы, Джек стал расспрашивать его про работу.
— В квартете дел невпроворот. На той неделе едем в Японию.
— Замечательно.
— Очень изматываюсь, но из квартета ведь не улизнешь. А у меня еще и частные уроки.
— Мне казалось, ты преподавание терпеть не можешь.
— Мало кто из нас имеет счастье состоять в браке с живым банкоматом.
— Большое тебе спасибо, Говард, — бросила Милли.
— Это он про тебя, зайка? — встрял ее отец.
— Нет, папа. Про дырку в стенке.
Джека раздражало, что тесть с тещей слушают их разговор, это все-таки неправильно с их стороны. Компания уже вышла на главную аллею, но Марджори дышала так шумно и тяжело, что, к ее удивлению, все дружно замедлили шаг.
— Что вы ползете, как черепахи! — возмущенно воскликнула она.
Дойдя до дворца, они уже стали прощаться, как вдруг Говард сказал:
— Между прочим, у меня появился вундеркинд.
— Мучений с ним много? — пошутил Джек и сам почувствовал, что неудачно; видимо, от усталости.
— Поразительный мальчишка. Ему всего пять лет.
— Скрипка?
— Представь себе, альт. Еще и на фортепьяно учится. Но альт — его первая любовь. У матери за душой ни пенса, она вроде бы беженка, но ради сына готова пожертвовать всем. Повезло мне!
— Жаль малыша — угораздило же его получить тебя в качестве учителя музыки!
— Вот именно. Мать как-то пришла на мой концерт, потом навела справки в интернете. Она работает уборщицей в гостинице, снимает на севере Лондона, возле окружной, задрипанную клетушку с тараканами. Я беру за урок половину обычной цены.
Их спутники уже скрылись в доме. Дождем очистило ночной воздух, дышалось легко. Из рощ и с лужаек Хэмпстед-Хит доносились чудесные запахи буйного разнотравья.
— Я тебя понимаю, ты же сам был вундеркиндом, — заметил Говард. — Причем из довольно бедной семьи.
— Брось, Говард, не такие уж мы были бедные.
— Ну, из рабочих.
— Мы жили в новеньком, с иголочки, районе, перед домом — сад, сзади тоже. Отец работал на заводе крупной компании. И не кем-нибудь, а электронщиком. Для этого нужна высокая квалификация. Может, мы и принадлежали к рабочему классу, но мне об этом никто и словом не обмолвился.
— А в других отношениях ты был обычным мальчишкой?
— Посмотри на меня. Что, я не такой, как все?
— Даже слишком как все.
— Вот именно.
— Карапуза моего зовут Яан. Он из… сейчас скажу… из Эстонии. А то меня всякий раз тянет сказать: «Эритрея».
— Несколько лет назад я прожил в Эстонии три недели.
— Правда? А, да-да, припоминаю.
— Мне там очень понравилось.
— За три месяца он освоил то, на что у меня ушло года три или около того. А я начал заниматься уже в десять. И чтобы такой кроха решительно предпочитал альт скрипке — никогда с подобным не сталкивался.
— Замечательно. Смотри, не испорти его.
— Он очень одарен. Нравится мне это словечко: «одарен». Его употребила мать малыша. Она прекрасно говорит по-английски, но, слава Богу, не безупречно. Когда встречаешь настоящий талант, не веришь своим глазам. Я тебе говорил, что Маркус пишет биографию Сесила Стивенсона?
— Говорил.
Зачем он рассказал мне про мальчишку? — размышлял потом Джек. На самом деле Давенпорту недостает уверенности в себе. Его почти пугает ответственность за мальчика; взвалив на себя это бремя, Говард боится, что оно подкосит его стоический цинизм.
Этот разговор живо напомнил Джеку поездку в Эстонию. А вспоминать ее не хотелось, особенно теперь, потому что в глубине души он был уверен: все, что с ним там произошло, каким-то образом стало причиной бесплодия Милли. А бесплодие жены каким-то образом связано с его собственной неспособностью сосредоточиться на работе; в результате за последние шесть лет он не сочинил ничего, кроме упражнений для тренировки беглости пальцев. Он даже себе не признавался, что причина тому очевидна и, что еще страшнее, она связана с пошлой и нелепой случайностью.
По возвращении домой семейство собралось в гостиной, чтобы пропустить по глоточку на сон грядущий; после духоты и шума кенвудского концерта Джек был настроен довольно мрачно. К его досаде, к ним заявился сосед, Эдвард Кокрин, финансовый консультант без малого пятидесяти лет. Жена его бросила, и, видимо, в отместку он стал ухлестывать за Милли. Кокрин тоже ездил в Кенвуд, но на другой концерт: в начале сезона Джулз Холланд [39]исполнял R amp;B [40].
— Хватит хмуриться, мальчики, — попросила Милли.
— Держу пари, Джек, тебя от той музыки воротило, — сказала ее мать.
Это было первое упоминание о прошедшем концерте.
— Пожалуй, вы правы, Марджори.
— Но она хотя бы понятна людям, — заявил Кокрин. — У всех лица счастливые, заметили?
— Автомобильная сирена, Эдвард, тоже вполне понятна.
— Ну, ты же знаешь, о чем я.
— Увы, знаю.
— Не пора ли на боковую? — предложила Милли.
— Их главная приманка — «все включено», — продолжал Джек. — С души воротит.
— Злишься, что там не играют твою музыку, — глупо ухмыльнулся Эдвард.
— Да пошел ты!..
— Джек, прекрати, — твердо сказала Милли.
— А что, пускай говорит, — заявила Марджори; ее муж одобрительно забормотал во сне. Он дремал в плетеном кресле; на каждое движение его тяжелого тела оно отзывалось скрипом. — Ей-богу, хочется хоть изредка услышать крепкое словцо!
Эдвард почесал лысеющую макушку; его зеленовато-синий летний блейзер был и так уже обсыпан перхотью.
— Пора топать домой, — сказал он. — Завтра вставать в шесть. Еду в Глазго.
— Говард, по-моему, в хорошей форме, — заметила Милли.
— У него появился ученичок-вундеркинд, — сказал Джек. — Пятилетний малыш.
— Вы про того Говарда, с которым мы сегодня познакомились? — зевая, спросила Марджори. — Про педика?
В свете лампы ее пальцы вдруг показались особенно старыми и хрупкими.
— Он из Эстонии, — не отвечая теще, продолжал Джек. — Зовут Яан.
— А мне он показался насквозь, до ужаса англичанином, — сказала Марджори.
