Мы минуем дом Смитов и спускаемся в долину. Темнеет, и у нас точно появятся проблемы, если в ближайшие полчаса мы не найдем Ричардса. Я не хочу звонить в полицию и заявлять о его пропаже. Одно дело — потерять кошелек, но совсем другое — потерять известнейшую в мире рок-звезду.
К другим новостям. Рори задалась целью болтать до тех пор, пока у меня не отвалятся уши.
— По-моему, я слышала оттуда какой-то звук. — Она показывает на хлев в пяти минутах ходьбы. — Пошли, проверим. Знаю, каково это. Первые два года учебы общежития были переполнены, поэтому мне частично оплатили дом вне студенческого городка. Он был огромным, но также, как эта ферма, находился далеко от цивилизации. Жильцы получали почту, наверное, раз в неделю. Мы постоянно задерживали оплату по счетам. Все кончилось тем, что нам пришлось арендовать почтовый ящик в кампусе, но их постоянно вскрывали, потому что родители отправляли детям деньги и много ценных вещей. Это был сущий кошмар.
Что она лепет? Мне плевать на ее почтовый ящик.
На ее бывший дом.
На общежития и родителей чужих мне людей. И уж точно мне нет никакого дела до счетов, которые она оплачивала восемь лет назад.
— Наконец, — невозмутимо продолжает она, — я решила перенаправить всю свою почту на мамин адрес. Ты знаешь о моих к ней чувствах, но и рисковать я просто не могла. И так была по уши в долгах. Не хотелось платить пенни за неоплаченные счета. К тому же мама предложила покрыть расходы и взяла эти заботы на себя, так что я была в выигрыше. Вот, пойдем туда. — Рори останавливается и показывает на сарай. — Вроде оттуда я и слышала шум.
Нахмурившись, иду за ней. Мое мнение по поводу ее словесного поноса несколько изменилось.
— Значит, твоя почта перенаправлялась в Нью-Джерси, — говорю я, стараясь не выдать голосом любопытство.
— Да, тормоз. Неудобно жить у черта на рогах, если хочешь получать почту вовремя.
— И сколько так продолжалось?
— Примерно три месяца, как я съехала? Вроде да.
— А, — стараюсь произнести буднично, хотя в голове проносится: «Какого черта?!». И заглавными буквами.
Фрагменты головоломки встают на место, но картина в целом еще нечеткая и неправильная. Отличная от того, какой я ее считал. Рори теперь не выглядит злодейкой, а я не похож на потерявшего надежду героя.
— Дом был очень классным. Со мной жили восемь девушек. Одна их них — моя лучшая подруга Саммер. Не помню, рассказывала ли я тебе о ней. Она стала актрисой в шоу на Бродвее...
— Выходит, письма за тебя открывала твоя мама, — перебиваю я. Мозг сейчас расплавится.
Рори дрожит и продолжает прыгать. Я мог бы одним касанием избавить ее от страданий, ведь мне никогда не составляло труда разогреть и возбудить эту девушку, но если она отвергнет меня, я буду раздавлен.
— Да. Но настоящих писем я не получала. Только… счета и мусор всякий. Я и так начала копить кредиты. Задержку по счетам не могла себе позволить. — Рори возится с камерой, которая висит на ремне вокруг ее шеи.
Несмотря на то, что внешне я кажусь спокойным, ощущение такое, словно на меня валится тонна кирпичей.
Я упустил самую главную часть правды. Ту, что не была озвучена. Ее правду.
Я ни разу не поинтересовался, как она объяснит случившееся. Да и возможности такой не представилось. До сих пор. До сих пор.
Я знал две версии нашей истории, но ни одна из них не принадлежала самой Рори. Ни разу я не слышал ее версию.
Одну мне поведала Кэтлин.
Другую — Дебби, ее мать.
И, похоже, все это время Рори находилась в полном неведении. Ее письма уходили в Нью-Джерси.
Конечно, не все сходится, но с камнем на сердце понимаю: много лет я верил в то, что оказалось ложью. Все, во что я верил относительно нее. Рори вообще не собиралась губить мою душу. Рори не знала. Виновата ее мать. Во всем.
Рори не отвергала меня.
Не предавала.
Не презирала за случившееся.
А может, того и вовсе не было.
Рори продолжает болтать, ни о чем не подозревая. Может, пытается умаслить меня. Она теребит кольцо в носу. Нервничает.
Боже, Рори. Боже.
Земля уходит из-под ног. Внутри тоже все переворачивается. Это все меняет.
Рори до сих пор невинная, хорошая и рождена, чтобы стать моей. И так и будет. Даже если придется сразиться с Каллумом и ее матерью, и всей деревней.
Что я и сделаю.
Возможно, понадобится возобновить утренние отжимания, если я планирую развернуть полномасштабную войну со вселенной.
Рори вытягивает шею в поисках Эштона и не подозревает о переломной мотивирующей беседе, которую я веду сам с собой. Она понятия не имеет, как изменился мой мир за последнюю минуту.
— …переехала на Манхэттен из огромного дома в крошечную квартирку с одной спальней. Саммер повесила занавеску из бус, чтобы поделить комнату на две. Но, скажу я тебе, как же неловко, когда она приводит домой парней...
Я останавливаюсь.
Она в результате тоже. Рори делает еще пять шагов и понимает, что я отстал. Поворачивается ко мне и недоуменно наклоняет голову.
Все это время.
Весь этот гнев.
Напрасен.
Я хочу ее обнять.
Хочу пасть на колени и умолять о прощении.
Плакать.
Рассказать, что случилось.
Скрыть от нее, чтобы ей не пришлось узнать, насколько отвратительна правда.
Хочу поцеловать ее. Зарыться в ее длинные и теперь белые как снег волосы. Прижаться губами к переносице, меж ее ног и к груди, в которой под моей ладошкой ее прекрасное непорочное сердце всегда бьется быстрее. Я хочу согревать ее. Вечно.
— Что? — хмурится Рори, как маленький ребенок, которого только что просто так отчитали. — Почему ты так на меня смотришь?
— Как? — улыбаюсь я и радуюсь, что в темноте ей не видно, как блестят мои глаза.
— Как… не знаю. Словно я спасла тебе жизнь. Ты выглядишь расстроенным, но счастливым.
— Так и есть, — признаюсь я. — И ты спасла, — тихо шепчу, зная, что она не услышит.
— Пожалуйста, пойми меня правильно, Мал, но такого вспыльчивого человека, который бы приводил меня в бешенство и недоумение, я еще...
Я готов сделать шаг и зацеловать ее до смерти. И к черту хахаля-пижона и его ханжескую семейку, и ханжеское обручальное кольцо, которое я нашел в тумбочке в их комнате, когда вернулся, чтобы достать из ведра салфетку из «Кабаньей головы». Упс.
Рори никогда не узнает, что он собирался сделать предложение до того, как я позвал ее на работу, никогда не узнает, что он забыл здесь кольцо, потому что мозгов у него столько же, сколько у тубуса с лекарством.
Рори никуда не поедет. Она останется со мной.
Она перестает болтать, но не для того, чтобы сдаться на милость моему почти поцелую. Рори поднимает ладошку и, прислушавшись, наклоняет голову.
Из-за сарая раздается вопль:
— Не смей даже подходить ко мне. Ты знаешь, кто я такой?
Громко фырчит корова. Мы с Рори хмуро переглядываемся и по грязной и скользкой траве идем за сарай.
Завернув за угол, видим Эштона Ричардса, который сорвал мне поцелуй. Парень синий от холода в своем золотистом халате и похож на настоящего психа.
Ричардс болтает руками перед собой. Напротив него стоит корова, но животное пятится назад, явно понимая, что из них двоих она более разумное и вменяемое существо.
Эштон поднимает одну ногу в воздухе и спотыкается, пытаясь залезть на корову. Черт. Он хочет сесть на нее верхом.
— Иди сюда. Да ты в курсе, сколько женщин отказались бы от своих родных, чтобы я сел на них верхом? В курсе? — то ли плача, то ли смеясь, спрашивает Эштон.
Я замечаю, что плачет он по-настоящему, и теперь сцена представляется совсем бредовой.
Он выглядит… раздавленным. Убитым горем. На грани нервного срыва.
Рори поднимает камеру, настраивает вспышку и тихонько делает несколько снимков. Умница, думаю я. Не только потому что работа для нее важнее всего, но и из-за уверенности в ее взгляде. Довольная съемкой, она молча протягивает мне камеру и, подойдя к парню, тянет сзади за халат.
