Думаю о словах Джексона, все же он мой друг, (после моего визита звонил несколько раз, приглашал в бар) и тут что-то тут явно не сходится. Он не говорит об Альбине. Если бы я хотел сделать ей предложение - он бы наверняка знал. Стоило мне только о ней подумать, как сразу раздался телефонный звонок. Резко снимаю трубку:
- Милый, ты сегодня будешь на моей презентации? Я тебя очень жду, - ее голос становится жалостливым. - Будет столько гостей, - продолжает она. - Важных лиц, может ты кого-то вспомнишь…
Сбрасываю. Сейчас больше всего на свете я хотел вспомнить и она об этом знает.
Я должен расставить все точки над «i». Она должна знать, что никакой свадьбы не будет. Ничего не будет. Между нами такая огромная пропасть и с каждым днем я ощущаю ее сильнее и сильнее. Альбина – она не моя. Чужая, холодная, пытающаяся кого-то заменить, навязав себя. Потому что ей так хочется, потому что она так решила или ей так удобно. Между нами нет чувств. Только бездонное дно. И я хочу ей об этом сказать.
А солнце клонилось к закату, когда я возвращался домой. Альбина звонит мне раз пятнадцать, а может больше. Я не считаю. Пишет смс и даже фотку присылает с проходящего за городом банкета. Неинтересно. Мне до ужаса неинтересны все эти светские мероприятия. Где нет ни капли искренности, только лесть и преследование каких-то своих интересов.
Включаю режим полета, сажусь в тачку и смотрю через лобовое стекло, сложив руки на руле. Я продолжаю водить машину, не смотря на то, что мне совсем недавно сняли швы. Зная, что совсем недавно я врезался на ровном месте. У меня нет страха. Нет опасения, что это может произойти снова и снова.
Приезжаю домой за полночь. Альбина сидит на мягком диване перед плазмой, переключает каналы.
- Ты не приехал. Я тебя так ждала, - сухо говорит, не оборачиваясь.
- Я за вещами, уезжаю.
- Куда? Я хочу с тобой, - встает с дивана, подходит ближе.
- Нет.
Не знаю почему я смотрю не на Альбину, а экран телевизора. Почему меня привлекает яркая картинка, которая мелькает на экране.
А потом мгновение и еще одно. В меня словно вдохнули еще одну человеческую душу. Вижу ее. ЕЕ! Затем легкий щелчок и простое понимание вещей. Я знаю ее, я помню ее и я люблю ее.
Глава 46
Ровно в шесть ноль-ноль Жулик запрыгивает на кровать (можно часы сверять, всегда приходит вовремя), мурчит, тычит мокрым носом в лицо, давая понять, что хозяйке хватит спать, нужно вставать готовить завтрак. Да, с Жулей точно будильник не нужен, но это хорошо в будние дни, а вот в выходные, когда хочется еще хотя бы просто полежать с закрытыми глазами, кажется что большой рыжий комок шерсти пришел не очень вовремя.
И сегодня, ранним, солнечным утром, когда лежу в постели, смотрю на кота и начинаю строить планы на день. А что сегодня? А сегодня у меня снова съемки и я безумно рада. Эта мысль окрыляет.
Даже не смотря на то, что встаю рано, прихожу поздно, не понимаю, откуда у меня берется столько сил. Наверное, мне нравится то, что я делаю. Очень нравится!
Как только я встаю с кровати, Жуля спрыгивает, бежит на мягких лапах впереди меня задрав хвост. Сейчас-сейчас, я тебя покормлю.
После того, как миска кота наполнилась кормом, иду в детскую будить деток в сад. А когда захожу в комнату понимаю что, что-то не так. С утра мои лапочки выглядят вяло. Тихо лежат в своих кроватках, накрывшись теплыми одеялами. Глазки открыты, щечки красненькие. Дотрагиваюсь до лобика Арсюшки, затем Ксюшки – температура у обоих, причем высокая.
- Мамочка у нас горлышко болит. Сильно.
- Мои сладкие, мои хорошие… Мама позвонит доктору, - суечусь возле них. Не знаю, что сделать в первую очередь: искать телефон или жаропонижающее. И почему нельзя делать два дела одновременно? И почему у меня только две руки? Когда заболевают дети, для меня это всегда удар ниже пояса, потому что больше всего на свете я хочу, чтобы они были здоровы.
Наверное, даже когда им исполниться по сорок лет, я все равно буду вот так крутиться с градусником у изголовья их кроватей, затем бежать на кухню доставать малиновое варенье и делать витаминный чай с лимоном.
Самое сложное для меня, когда дети болеют. В такие моменты я всегда паникую, чувствую себя не в своей тарелке. Тот самый момент, когда никакая валерьянка не поможет. Особенно, когда высокая температура и ее невозможно сбить. Арсений и Ксения редко температурят по отдельности. Если заболели, то сразу вдвоем. Мои двойняшки-очаровашки, ничего-ничего, скоро вы поправитесь и мы пойдем кататься с горки на детскую площадку.
И лишь, когда я дозвонилась доктору, понимаю, что все отменяется. Садик, съемки и даже наш совместный поход в магазин. Осталось лишь позвонить на телестудию, предупредить, что сегодня меня сегодня не будет. А мне даже страшно подумать, как я об этом скажу.
- У вас сегодня съемки, вы не забыли? – я не успеваю ничего сказать, как в телефонной трубке раздается грубый голос режиссера.
- Нет, не забыла. У меня дети заболели. Высокая температура, я не могу их оставить.
- Что? – его интонация резко меняется. Его без того грубый голос становится еще более дерзким. - Вы хоть представляете о чем сейчас говорите? – продолжает разговаривать на повышенных тонах, будто сейчас прорвет плотину и все что у него накипело, еще до нашего разговора, обрушится на меня, как мощное цунами. - Что вы сейчас просите? – Вы даже не понимаете! Семеро одного не ждут, - он резко отвечает, сбрасывает, а дальше слышатся короткие гудки.
После этого короткого разговора сердце еще долго колотится, как у воробья, которого подкарауливает тот самый Жорик. А у меня нет ничего дороже, чем мои дети.
Моя карьера так же стремительно закончилась, как собственно и началась. Он прав. Ради меня одной съемки останавливать не будут. Найти замену всегда проще, чем что-то перестраивать, искать другие выходы.
С таким темпом жизни привыкаешь ждать неприятностей оттуда, откуда не ждешь совершенно. Я запомнила этот урок еще давно, когда моя мама попала в больницу. Когда постучалась в собственную квартиру, понимая что у меня уже ничего нет.
Но лучше об этом не вспоминать. Давно отучаю себя жить прошлым. Сейчас главное, чтобы дети были здоровы, самое главное…
И лишь когда температура у моих очаровашек сбивается до тридцати семи я прихожу в себя. Могу свободно выдохнуть, подумать о чем-то другом, совершенно постороннем. К примеру, что можно приготовить на ужин и как вернуться в обычный ритм жизни. Это оказалось проще простого. Нужно лишь немного времени, терпения и сил.
* * *
- Ты уже не увольняешься? Все? Спектакль окончен? – высокая, крепкая с цветом волос, как у спелой сливы директор нашего магазина встречает меня на пороге, скрестив руки на груди. – Закончилась карьера актрисы, - продолжает говорить, а на ее обветренном лице появляется довольная ухмылка, будто она только этого и ждала, причем предположив, что события развернуться именно так, а не иначе.
- Закончилась, - сухо отвечаю.
- Я так и знала. Туда попадают только двумя путями, а ты со своими нравственными принципами не под один пункт не попадаешь. Талант - это конечно хорошо, но деньги и связи – лучше.
- Не всегда, - не знаю, кто меня дернул ввязаться с ней в спор. Но дело сделано, поздно о чем-либо сожалеть.
Сейчас начнет свою лекцию про «хорошую жизнь». Как все покупается и все продается. Да, ей уже скоро исполнится пятьдесят, она постоянно говорит про свой богатый жизненный опыт, а еще ей всегда кажется, она знает больше, чем все остальные.
- А дети? А дети как?
- Лучше уже. Сегодня первый день в садик пошли. Ангина. Перенесли в легкой форме.
- Ладно, - теперь ставит руки в боки. - Иди, переодевайся, работа ждет. Тут тебе не кино! Тут блокбастер покруче.
- Хорошо.
Несмотря на все обстоятельства, мне хочется ей сказать спасибо.
Иду в подсобку, надеваю форму, затем выхожу в зал. Все как обычно, будто и не было всего этого. Режиссер, роль, игра в кино. Та самая атмосфера, которую можешь прочувствовать изнутри. Когда все чувства перемешаны между собой: радость, счастье, восторг. Когда первый дубль продолжается, пока режиссер не скажет: «снято». Когда есть обеденное время, но не знаешь, когда оно наступит. Когда заходишь в гримерную и ощущаешь витающий запах пудры и сладких духов.
