— Мне очень нравится смотреть тебе в глаза, Belle.
* * *
— Давай я тебе помогу. — Берёт у меня коробки Тихонов и ставит на дно шкафа, потом залезает на стул и убирает мусор с верхней части, просит дать ему тряпку и протирает там пыль. Дальше, будто догадавшись о моих намерениях, откручивает карниз. Жуткие хозяйские шторы висят не на крючках, а натянуты на металлическую палку, я бы в жизни не смогла снять их сама. А они ужасные и насквозь пропитались пылью.
Заправляя кровать, я внимательно наблюдаю за ним. Ивана бы я просила несколько недель, в ответ получая крики и вечное «потом».
— Скоро вернётся Маргаритка, — тихо сообщаю своему учителю.
Как бы там ни было, дочь всегда будет для меня на первом месте. И, увидев Тихонова здесь, она устроит истерику. Мне больно думать об этом, я и так едва справляюсь с ней в последнее время. Раньше мы с дочерью были близки, она рассказывала мне абсолютно всё, даже делилась сюжетами модных нынче игр из дурацких ютуб-роликов, лепила из пластилина монстров и персонажей, а потом приносила мне. А теперь мы будто чужие. Не хочу говорить Тихонову, чтобы он уходил, но так будет спокойнее и лучше для всех. Уверена, наши отношения недолговечны, и лишний раз травмировать ребёнка всё же не стоит.
— Хорошо, выпьем вместе чай. — Он подходит ко мне и гладит плечи, затем заботливо убирает прилипшие к губам волосы. — Я, кстати, ей большую шоколадку принёс, надеюсь, что она любит сладкое и у неё нет аллергии.
— Лёша, она будет психовать, опять расстроится, — отвожу глаза в сторону, всё ещё удерживаемая его ладонями.
Но Тихонов снова привлекает моё внимание. Сердце колотится, давят угрызения совести. Лучше бы он ушёл. Ему ведь дети не нужны, а Маргаритка кусочек меня. Она моя маленькая крошка.
— Оля, ей семь лет, — шепчет мой искуситель и притягивает к себе. Говорит, почти касаясь ушной раковины губами, ласково уговаривает, мягко дотрагиваясь пальцами шеи под моими волосами: — Не она должна решать, с кем тебе спать, Belle. Дети вырастают, уходят, живут своей жизнью. Ты хорошая мама, лучшая из всех, кого я знаю. Чего хочешь ты?
Я смотрю в серые глаза и сама не осознаю, как произношу:
— Тебя.
В ответ Тихонов улыбается и целует меня в губы.
Звонок в дверь действует отрезвляюще. Мы как раз разбираем шкафчики на кухне, формируем гору мусора, которую Лёша обещает вынести. Но трель звучит громче и, сглотнув скопившуюся слюну, я снова смотрю ему в глаза.
— Открывай. Прятаться — не выход.
Наверное, хуже было бы, если бы он убежал? Но мне и так дурно от того, что сейчас начнётся.
— Что он здесь делает?! — мигом меняется в лице ещё секунду назад радостная дочь.
Мне снова становится стыдно.
— Здравствуй, Маргарита.
Дочка, психанув, как попало сбрасывает обувь и бежит в туалет, конкретно так хлопнув дверью.
— Доча, когда приходишь с улицы, нужно помыть руки и со взрослыми людьми воспитанные девочки здороваются.
— А я не воспитанная! — кричит дочка через дверь.
— Через дверь кричать нехорошо.
С Тихоновым здоровается моя сестра и проходит на кухню. Там, опершись на стол рукой, она начинает мне выговаривать. Удивительно, что она держалась так долго.
— Я изо всех сил пытаюсь отвлечь твою дочь, а ты что творишь? Зачем он здесь? Не могли найти другое время? Приди ты наконец в себя. Ты уже довела ребёнка до психов, мужа — до алкоголизма, а меня — до ручки! Хрен у него позолоченный, что ли, не понимаю? — агрессивно шепчет сестра.
— Ну и когда мы должны встречаться, если не в то время, как ты забрала Маргаритку?
— Вы вообще не должны встречаться! Я сдерживала Ваню, чтобы он успокоился, думала, твою дочь забрала для того, чтобы она повеселилась и приняла родительский разлад и ссору, утихомирилась, пока родители не найдут компромисс, не смогут обсудить всё как взрослые люди.
— Родительский развод, — поправляю сестру.
Она охает, осуждая.
— Твое дело, конечно, но ломать — не строить. Так и запиши. И Ваню ты сколько лет знаешь? Он ведь хороший мужик, — морщится, доказывая, — по сути. Работа есть, не пил никогда, да и не курил даже, по бабам не бегал. Ну играл, так хитростью надо было, по-женски. Лаской и заботой. А этого? Кто он тебе, что ради него ты всё, что столько лет строилось, разрушить собралась?
— В этого я влюблена, — отвечаю шёпотом.
— Детский сад, — психует сестра. — Ты с этой любовью ребёнка совсем потеряешь! — И, плюнув, уходит. В дверях, правда, останавливается. — Если что-то надо, ты мне позвони.
— Спасибо.
Маргаритка, в очередной раз хлопнув дверью, садится на кровать, в самый дальний угол и, скрестив руки на груди, даже не пытается скрыть своей злости.
— Сделай нам чаю, Оль. — Опершись на колени, потирает ладони Тихонов.
Я не очень-то хочу оставлять их наедине, но и воспитывать дочку при нём тяжко и совестно. Маргаритка ещё каких гадостей наговорит, мерзко всё это.
Поэтому я увлекаюсь заваркой, чайниками и кипятком. Уж лучше это, чем что-то другое.
— Маргарита, как ты знаешь, ваша с мамой жизнь поменялась.
— Бла-бла-бла! — перебивает его моя дочь, и я хватаюсь руками за столешницу.
Ей тяжело, я понимаю, надо терпеть. Но это ужасно, я же её воспитывала. Откуда это? Перед ней взрослый человек, учитель.
— Тебе сейчас трудно принять тот факт, что твои родители больше не вместе, но в жизни так бывает. Твои папа и мама, они, кроме того, что твои родители, ещё мужчина и женщина. Так уж вышло, что твой папа охладел к твоей маме и нашёл интерес в компьютерных играх. Это его право. Люди вообще имеют право выбора, они вольны поступать, как им хочется. В рамках законов, естественно. Твой папа хотел только играть, мама пыталась ему мешать, и он стал обижать её. Ей было одиноко и грустно, она старалась за двоих, но в семье так не должно быть.
— Мне всё равно! — дочь дуется и плотнее прижимает к себе скрещённые руки, словно ещё больше закрываясь.
— Ты любишь свою маму?
— Я вам не скажу! — капризничает.
— Своих учеников я прежде всего учу уважать выбор другого человека. А любовь, Маргарита, — это тоже уважение. Поэтому я повторю свой вопрос. Ты любишь свою маму?
— Люблю! Вам-то чего?
— Вот, — продолжает гнуть свою линию Тихонов. — Ты любишь свою маму и желаешь ей только хорошего, потому что мама — это самый дорогой человек на свете, она дала тебе жизнь, и ты должна думать о ней и её праве выбора.
— Вы испортили мою семью! Я вас ненавижу!
— Вашу семью разрушил не я, а твой папа. Своим невниманием к вам обеим. Скажи, он часто играл с тобой, водил в школу, делал уроки? Гулял на улице?
— Он перестал играть в компьютер, он гулял со мной! Мы ходили в кино.
— Компьютерные игры — это не просто так, Маргарита. Он уже не сможет сам остановиться. Это болезнь, мне очень жаль.
— Но он смог!
— Как бы тебе объяснить: он смог, потому что увидел меня и испугался изменений. Ты поймёшь, когда станешь постарше. Вот ты сейчас тоже боишься перемен. И это нормально. Но если бы он любил твою маму, дорожил ею и хотел бы, чтобы она улыбалась, он бы не ждал меня.
— Всё равно ненавижу!
— Прекрати, пожалуйста, кричать.
Трясущимися руками я ставлю на стол чай и чашки. Подношу сахарницу. Выкладываю ложки.
— Ты любишь шоколад? — интересуется у дочки Тихонов.
— Нет.
— Ну тогда я всё съем сам, — поймав мой взгляд, улыбается Тихонов.
Я сажусь на стул и машинально верчу ложкой в чашке.
— Тебе придётся привыкнуть к тому, что я теперь мужчина твоей мамы. Потому что так прежде всего хочется ей, потому что так ей спокойно и хорошо. Я не прошу любить меня, но тебе придётся принять её выбор, потому что любящие люди делают именно так. Ты же не хочешь, чтобы мама снова плакала? Потому что если хочешь, значит, желаешь ей зла. Уверен, что ты не такая девочка. Ты же не плохая? Не злая? Ты же не хочешь быть злой девочкой?
Мешаю чай ещё активнее, половина выплескивается на стол.
