в Геленджик, но один раз мы ездили в Анапу.
– Я был на седьмом небе от счастья, но ты меня не заметила. Может быть, не узнала. Вокруг тебя вился мальчик твоего возраста. Он с родителями приехал из Архангельска и тоже жил в нашем доме. В нём, если помнишь, отдыхающим сдавался каждый сантиметр площади.
Я что-то такое припоминаю и пару раз задумчиво киваю.
– Я подглядывал за тобой, когда ты ходила в душ, в деревянную будку во дворе. Помнишь, там на крыше был установлен металлический бак, который нагревался на солнце. Примитивно, но мыться было можно. Мать поймала меня за этим занятием и срочно отправила в спортивный лагерь. Очередная потеря.
– А ты возбуждался, когда подглядывал за мной? – вопрос сам слетает с языка, и я сразу начинаю жалеть, что задала его.
– Не знаю, – отвечает Роб, – ты была ребёнком, и я просто любовался. Это было очень личным переживанием, только моим, делало нашу связь исключительной. Никто не был к тебе так близок, как я. Сложно объяснить, но это было вообще не про секс, понимаешь? Я бы убил того, кто сказал бы мне тогда, что я хочу тебя в сексуальном смысле.
– У нас всё равно ничего не могло тогда получиться, даже детской влюблённости. Третьеклассница и восьмиклассник – это как вообще?
– У меня влюблённость была, и ты тогда перешла уже в пятый класс, а я в десятый. Я точно был влюблён, но воздушно и платонически. Это было красивое чувство, сейчас я на него уже не способен. Я переживал новое расставание тяжелее, чем первое. Ведь, то, что мы встретились после разлуки, казалось немыслимым, настоящим волшебством, а ты этого даже не заметила. Может, потому что я уже не походил на неприкасаемого голодранца?
– Прости, – шепчу я и уже не пытаюсь отвести глаз, а наоборот пристально всматриваюсь в напряжённое лицо Роба.
– Через год после этого, на зимних каникулах наш класс ездил в Москву, и я надеялся, что мы снова встретимся. Но чуда не произошло и вот тогда я впал в отчаяние. Подумал, что истратил впустую все шансы. Меня корёжило несколько месяцев, но постепенно стало легче. Да и с чего было так страдать, ведь я всё себе нафантазировал. Да?
Он замолкает и вглядывается в мои глаза, будто ждёт, что я отвечу, но через несколько секунд продолжает:
– А потом закончилась школа и началась совсем другая жизнь.
– Расскажешь?
– Не сегодня, иначе осьминог переварится так, что от него совсем ничего не останется.
– Тогда расскажи, как мы снова повстречались.
– Я прилетел по делам в Москву из Милана. Тогда я уже жил в Италии. А ты училась в десятом классе. Пришёл к твоей школе и ждал, когда ты появишься. Я сразу тебя узнал. Ты стала очень красивой. Я пошёл следом за тобой и увидел, как у кафе тебя встретил парень в джинсовой куртке, как он тебя обнял, как вы поцеловались.
– Расстроился?
– Да... Но и обрадовался, что у тебя всё хорошо.
– Правда? Это была последняя встреча?
– Нет, ещё я видел тебя в Риме. Я умею ждать. Ты выглядела счастливой и пришла в мой ресторан с симпатичным рыжеволосым молодым человеком.
– Я помню тот вечер.
– Я тоже. Я шёл за вами до гостиницы и потом долго стоял, глядя, как зажегся и погас свет в вашем номере.
Тогда после ужина мы занимались с Яром любовью. Интересно, Роб знает об этом? Мне очень странно всё это слушать, и я испытываю непонятные чувства. У меня сжимается сердце от жалости, когда я представляю одинокого несчастного мальчика, но в то же время чувствую что-то тревожное и опасное, когда вижу Роба идущего за мной по ночным улицам Рима. В моём новом представлении о нём соседствует трогательное и жуткое, невинное и зловещее и до ужаса странное.
– Потом я открыл ресторан в Москве.
– Ты пытался найти меня?
– Лишь однажды, в тот раз, когда пришёл к школе. А потом я понял, что в этом нет смысла. В один прекрасный день ты сама появишься в моей жизни, потому что это закономерно и подтверждает, что связь между нами существует.
– Я делаю глоток ставшего тёплым вина.
– Ну что, – говорит Роб, – думаю, пора доставать нашего красавца.
Он переключает внимание на осьминога, а я получаю паузу, чтобы попытаться привести мысли в порядок. Осознать, что этот человек с третьего класса следит за моей жизнью, трудно. Я вдруг ощущаю себя мышкой, с которой играет кошка. Она не торопится проглотить свою жертву, в конце концов, когда-нибудь та сама влезет в ей в пасть.
Роб подливает холодного вина, но оно меня не охлаждает, а напротив, горячит. Мы сидим за кухонным столом. Салат потрясающе хорош, но я не могу в полной мере им насладиться. Я катаю во рту упругие, но нежные кусочки осьминога, хрустящие ломтики сельдерея и думаю лишь о том, что Роб одержим мною.
Одержим. Каждый раз, как я мысленно произношу это слово, по спине расползаются мелкие холодные мурашки. Они сталкиваются с токами, возникающими всякий раз, как Роб роняет на меня взгляд. Интересно, это когда-нибудь пройдёт?
Я напряжена и не могу расслабиться и вино совсем не помогает, да я сегодня и не пью почти.
– Почему ты совсем не ешь? – спрашивает Роб, поднимаясь со стула.
Он подходит ко мне вплотную так, что я почти утыкаюсь ему в живот, чуть выше пряжки ремня. В груди проносится волна разочарования. Неужели всё будет вот так прямолинейно и без капли романтики? Я, конечно, не против оральных ласк, но не так же тупо за обеденным столом сразу после осьминога.
Роб кладёт руку мне на голову и проводит по волосам.
– Я так долго тебя ждал, – говорит он очень тихо и от низкого тембра, от обертонов или что там ещё бывает в голосе, меня охватывает дрожь. Первобытная, животная сила, исходящая от Роба накрывает меня и делает тело мягким и неуправляемым.
Роб наклоняется, берёт меня за руку и мягко, но настойчиво тянет вверх. Я подчиняюсь и встаю на ноги. Он кладёт руку мне на поясницу и властно притягивает к себе. Мои губы касаются его шеи, ямочки, ключицы.
Я сама не замечаю, как начинаю целовать его. Его жар, его запах передаются мне. Я вдыхаю
