Нет ни идеальной Полины. Ни идеального будущего. Нет той связи между нами, которую я всегда чувствовал. И от осознания всего этого вокруг меня, словно туман, стелется отчаяние. Будто непроглядная мгла. Из которой не выбраться.
Я стою возле окна и смотрю на заснеженную улицу, пока внутри меня замерзает то, что присуще лишь юности. Вера в людей?
В дверь резко и отрывисто стучат. Желания видеть кого– то нет. Но и прятаться глупо. Все так, как есть. И по– другому не будет. Несмотря на острое желание, чтобы все это было лишь сном. Нелепым и грязным. Но сном.
Стук повторяется. На этот раз громче и отчетливей.
Он вынуждает меня уйти от окна и распахнуть дверь.
Я ждал, что придет мать. Но на пороге комнаты застыл неожиданный гость.
– Я войду?– смотрит исподлобья.
В его взгляде я вижу отражение собственного желания съездить ему еще раз по ребрам. Или по почкам.
Если бы только хоть одному из нас от этого стало легче...
– Ты бессмертный, что ли?
Артем делает шаг мимо меня, не отвечая на мой вопрос.
– Я пришел поговорить.
Закрываю дверь. Раз пришел, значит хочет сказать что– то важное.
– Учитывая, что ты уже вошел, тебе остается рассказать, зачем ты ко мне явился.
Хмыкает. Как он меня бесит, кто бы только знал. Но делать снова то, что я сделал после просмотра видеозаписи не буду. Убить его все равно не убью. А мордобоем уже ничего не исправишь.
– Полину не трогай! Она не виновата,– слышу от Холодова– младшего и замираю в ступоре.
Вижу, что ждет моей реакции. Но как на это реагировать– не представляю.
А потом по его напряженной позе, по тому, как он вглядывается в мое лицо, по вспышкам воспоминаний– вот он смотрит на мою девчонку, вот что– то говорит ей, вот они в саду, да сколько их было этих моментов. Не так, чтобы много. Не так, чтобы мало. По этому всему до меня доходит. Это ведь не просто спортивный интерес. Не желание мне насолить. Это что– то другое. Гораздо более глубокое. И неприятное для меня. Ему, что, действительно нравится Полина?! Ведь ради чего– то другого он не явился бы ко мне. Для Артема другие люди не представляют интереса. Да так, чтобы переживать о том, что с ними будет
И в то же время я не совсем уяснил, что ему нужно от меня.
– В каком смысле– "не трогай"?
Он снова хмыкает. Достал уже.
– Кто тебя знает, что ты там себе напридумывал. А то еще с дури решишь, что она со мной за твоей спиной крутила. И...
– Артем, даже, если я так решу– неужели ты думаешь, я опущусь до того, чтобы ударить девушку? Да и вообще, тебе какая нахрен разница, как мы с Полиной будем разбираться? Тебя это не касается...
Перебивает.
– Касается. Меня ЭТО касается. Чтобы ты там не думал. Ты себе даже не представляешь, как мне хотелось уехать и бросить тебя с этими отморозками. Единственное, что меня остановило– это то, как ЕЙ было плохо. Без тебя. Я очень хотел проверить, забудет ли, если тебя не станет. Но не смог. Наверное, зря.
– Ну, спасибо тебе, спаситель. Что не свалил. Оказывается, это был поистине эпический подвиг с твоей стороны. Но ты меня с собой не равняй. Выяснять отношения с девушкой или женщиной при помощи силы– это дно, брат. Точно так же, как пытаться таким же способом вставить в них свой член. Жалко, если тебе этого не объясняли. Дальше, ты извини, я расшаркиваться перед тобой за свое спасение не буду. Это было твое решение. Почему ты это сделал, знаешь только ты. Хорошо или плохо ты поступил, этого не знает никто.
Артем снова хмыкает.
– А ты, брат, пожалуй, еще мне фору дашь. У ангела– то оказывается крылышки черные.
Не понимаю, зачем мы с ним вообще разговариваем.
Матвей
С чего он решил, что я стремлюсь выглядеть хорошим? Никогда этого не делал. Я всего лишь пытаюсь поступать так, как считаю правильным. Не отвечаю ему. Не знаю, что сказать. А главное, зачем. Мы все равно не поймем друг друга.
Он ждет. Молчит, прожигает меня взглядом. Как вообще вышло так, что я оказался с ним под одной крышей? Одной семьей? У жизни – отвратительнейшее чувство юмора. Мне абсолютно не понятное.
– И что теперь? Потащишь Полинку в следственный комитет? Отец все равно все замнет...
После этого его "замнет" так и хочется двинуть ему в зубы.
– Не пойму я что– то, Ромео. Тебя что волнует, Полина или собственная шкура?
Ухмыляется.
– Моей шкуре ничего не угрожает. А вот ей придется несладко. Следователи, адвокаты, допросы... Полинке это точно не нужно. Отец никого слушать не будет. Даже твою мать. Полоскать его драгоценную фамилию он не даст.
Скорее всего, так все и будет. Я почти не сомневаюсь.
– Поля сама будет решать, как ей поступить.
– И ты на нее давить не будешь? Тебе ж меня до сих пор размазать хочется...
– А тебя меня – нет? Можно подумать, я не вижу, как ты на меня смотришь.
Повисает молчание. Каждый из нас думает о своем.
Мне от его присутствия становится душно.
– Ты все мне сказал? Тогда давай на выход, – киваю в сторону двери.
Ему не нужно повторять дважды. Мое общество тяготит его также, как его – меня. Свободно вздохнуть могу лишь, когда он уходит. Миротворец херов.
Жду мать, но она так и не появляется. Это очень непривычно. Она не склонна оттягивать решение чего бы то ни было. Если уж что– то требует ее вмешательства, то она идет до конца. С другой стороны, она отмечала собственную свадьбу. Да и теперь у меня есть сестра. как есть в одежде, укладываюсь на кровать. Полину тоже жду. Но она тоже не в форме. И прекрасно понимает, что я буду задавать неудобные вопросы. В какой– то момент сознание уплывает. В комнате темень. Шарю рукой по прикроватной тумбочке в поисках мобильника. Который показывает два ночи. Я по– прежнему в одежде, но меня накрыли пледом. Значит, кто– то все же приходил. Мать? Полина? Встаю в туалет. Живот скручивает от голода. Когда я ел в последний раз? Вчера? Позавчера? Нет, так дело не пойдет. Иду на кухню, поминая добрым словом его олигархическое величество. Вот зачем ему такой дом? Здесь до кухни тащиться полночи надо...
Дойдя до холодильника, достаю бекон и яйца. Не сразу нахожу сковороду, включаю плиту. Спустя несколько минут по кухне распространяется приятный аромат. Режу огурцы и помидоры, найденные в том же холодильнике. оборачиваюсь в сторону дверного проема. И вижу Полину. Которая, увидев меня, не улыбается. Это больно царапает. Еще больнее от того, что она, кажется, собиралась сбежать, пока я ее не заметил.
– Проходи. Я не кусаюсь.
– Я... – слова застревают у нее в горле, и она прокашливается, – Я попить пришла.
– Мммм. Утром водичка покажет, кто вечером водочку пил.
– Матвей, какую водку?! Пара бокалов шампанского. Владислав Сергеевич никак не ехал... Твоя мать... Она завелась. Ты же ее знаешь. Добралась до шампанского.
– И тебе налила? А ты, как всегда, не могла отказаться...
– Матвей!
– Что, Матвей, Полина? Что, Матвей? Владу некогда было. Он сыночка побежал спасать. И твоего ухажера.
Она с изумлением смотрит на меня.
– Матвей, как ты так можешь? Ты же знаешь, я не виновата...
Перебиваю.
– Могу, Поль, могу. Ты, естественно, не виновата. Он сам пришел.
Ее нежную кожу пятнают красные всполохи. От возмущения.
– Почему ты так со мной разговариваешь? – ее голос дрожит.
И меня это бесит еще больше. Всегда правильная девочка. Понимаю, что веду себя, как полный козел. Я же видел, что она не сама с ним...
Но остановиться не могу.
– Как, Поль? – бросаю все, чем занимался, подхожу к ней ближе, еле сдерживая желание схватить ее и встряхнуть за плечи, – Я же спрашивал тебя! Спрашивал! Что между вами случилось. И ты мне солгала! Ничего – вот что ты мне ответила. Я ж верил тебе, как себе самому. Почему, Полина? Я не понимаю. А что ты мне еще не рассказываешь? Чего я еще о тебе не знаю? Почему ты его выгораживала, Полин?
