— Что?! — вновь поднимаю на него взгляд.
— Это рифма, Марина-пальпаторная дивчина. Ты ответила-да, я говорю в попе два дрозда. Приступай к аускультации. Очень интересно, что ты там услышишь.
— Фонендоскопа нет.
— А ты ушком. Качество, конечно, пострадает, но считай, что мы с тобой в поле. А я лежу голый на траве. И рядом никого. Ни фельдшерского пункта, ни дороги, ни единого человека. А мне так плохо дышать с эмфиземой легких. Послушайте мне сердечко, Марина Евгеньевна, — я не знаю зачем я оглядываюсь по сторонам и что хочу увидеть. Наверное, скрытую камеру. Со стороны можно подумать, что у нас какие-то сексуальные игры. Вот только вопрос зачем это нужно Марку? Я, конечно, не спец, но разве ему сейчас не надо в душ или куда-нибудь еще? — Марина Евгеньевна, может хватит думать?
— Да.
— Верховая езда. Приступай.
Ставлю руки по бокам от Марка и прикладываю голову к его груди. Поза жутко неудобная, не привыкла я держать пусть небольшой, но все же собственный вес на руках. И кое-кто мне в этом совсем не помогает, напротив, наглым образом подсекает мою правую руку так, что я оказываюсь лежащей всем телом на его груди.
— Что ты там слышишь, дочь моя? — кладет мне руку на плечо и начинает легонько поглаживать. — Что-то серьезное? — конечно, серьезное. Вместо того, чтобы слушать его сердцебиение, у меня так грохочет собственное сердце, что я не могу ни на чем сконцентрироваться. Полежать на чьем-то непозволительно красивом теле очень приятно, только пора бы и честь знать, Марина. Отрываю свою голову от его груди, и опираясь на руку, вновь приподнимаюсь.
— Патология на лицо.
— Да ладно?
— Кровожадно. На верхушке сердца систолический шум.
— Етить-колотить, и что это значит? — вновь улыбается Марк.
— Это значит, что у тебя недостаточность митрального клапана.
— О, ужас. Ты точно хорошо послушала, дочь моя?
— Лучше не бывает.
— Даже не знаю, как быть после таких новостей. Давай переходи к пальпации печени. И нежнее, лапонька, — Марк снова кладет руки под голову и ехидно улыбается. Ну почему он все это не прекратит? Главное не смотреть на его пах. Кладу руку на подреберье и в который раз поражаюсь самой себе.
— Вдох, выдох, — захожу под подреберье. — Вдох. У вас печень увеличена, Марк Михайлович.
— Так и знал, что твои пышки до добра не доведут. И намного увеличена?
— Намного. Боюсь дело не только в пышках.
— Конечно, не только в них. Это поди твоя подтируха мне ее увеличила. Так, ладно, давай пальпируй мне живот.
— А точно надо?
— Ты больным так же говоришь?!
— Нет. Но ты в трусах.
— И?
— Ну вдруг там образуется трусус бугорус.
— Чего?
— Бугор в трусах.
— Хорошо, что не пупырышка. Пальпируй.
Кладу руку на низ живота и со всей серьезностью, на которую только способна, начинаю пальпировать его живот. На трусы не смотрю, думаю исключительно о том, что я врач. Выходит с трудом, ибо я все равно цепляюсь взглядом за его тело, на которое не только приятно смотреть, но и гладить. Черт, я что уже его глажу?
— А здесь что, Марина Евгеньевна?
— Все еще хуже, — и это правда, все очень плохо. Плохо от того факта, что мне нравится абсолютно неподходящий для меня ни по каким рамкам мужчина. — У тебя какие-то уплотнения на передней брюшной стенке.
— Уплотнения?! И что бы это могло быть?
— Не знаю, может быть жировики?
— Ты обозналась, Мариша, это кубики.
— Ну да, жировые кубики, — Марк приподнимается на руки и вполне серьезно резюмирует.
— Итак, что мы имеем на выходе, я старый эмфизематозник-циррозник с митральной недостаточностью, варикозно-расширенными венами и жировиками. Как я еще жив, Мариша?
— Моими молитвами.
— Тогда понятно, — Марк хватает меня за руку, и я в считанные секунды оказываюсь распластанной на спине. — Вы получаете неуд, Марина Евгеньевна. Жду вас завтра на пересдачу в это же время и в этом же месте, — проводит рукой по моим волосам и накрывает мои губы своими. Обнимаю его за шею и неосознанно глажу его затылок, в то время, как сам Марк перемещается с моих губ на шею. Ведет дорожкой поцелуев к груди и тут меня все же останавливают какие-то силы. Нельзя над ним так издеваться.
— Марк, хватит. Ты мазохист?
— Пусть будет да, — отрываясь от меня с неохотой произносит он. Перекатывается на спину и встает с кровати. Мамочки, и попа у него совершенная. Подходит к комоду, достает оттуда какие-то вещи и подает их мне. — Иди первая в душ. Это залог того, что ты не смотаешь с мокрой головой, когда я буду мыться, — мне бы хотелось спросить, зачем я ему нужна в его кровати или гостевой, без доступа к телу, но побоялась. Встаю с кровати, беру по всей видимости футболку и иду к двери, но останавливаюсь на его голос. — Халат, щетка и прочее лежат там же, где и в прошлый раз. Где будешь спать, в гостевой или у меня?
— Как тебе будет лучше, там и буду.
— Хорошо, — вновь улыбается и подмигивает мне в ответ.
— Кстати, завтра не получится с пересдачей. У меня сутки, — улыбка вмиг слетела с лица Марка.
— Ты реальная обломина. Так ладно, чеши в ванную. Не расстраивай меня еще больше.
— Не буду.
***
Не знаю сколько я принимала душ, но, когда вышла, Марк уже поменял белье на собственной кровати и взглядом указал мне куда ложиться. Ну и ладно. Не будет же он делать мне ничего такого, чего можно было бы страшиться. У него было столько возможностей завершить начатое, но ведь сдержался. И за это ему огромный плюс. Когда он вышел из ванной и лег в кровать, никаких поползновений в мою сторону не было. К тому же, он очень предусмотрительно отдал мне одеяло, а себе взял простынь. Еще час или около того мы болтали о каких-то несущественных вещах, а потом я вырубилась.
Проснулась утром без будильника и как оказалось одна в кровати. Вот тебе и на, даже не приставал по утру. Обошла всю квартиру, но Марка так и не нашла. Зато обнаружила спортивную комнату. Кажется, он не врет по поводу тренировок. Умылась, оделась и не успела дотянуться до телефона, как Марк вошел в квартиру. Судя по одежде и тяжелому дыханию он…бегал. Класс, Марина. Он еще и бегун.
— Доброе утро. Я через десять минут буду готов. Хочешь кофе выпей, но думаю по дороге заедем в кофейню.
— Хорошо. Я подожду.
Ровно через десять минут Марк вышел уже полностью одетый в свою неизменную белую рубашку и джинсы.
Уже через час мы были на работе, предварительно заехав ко мне домой, чтобы я переоделась и взяла необходимые вещи, и успели еще заскочить в кофейню. Припарковался Марк у заднего входа, что меня порадовало. Хотя учитывая, что мы шагаем вместе с одинаковыми стаканчиками кофе в руках, это все равно подозрительно. Вообще на работу я шла с опаской. Представляла самое худшее, примерно то, что Елена Константиновна уже всем все растрепала. Но к счастью, я ошиблась. На работу мы пришли первыми, потом к нам подтянулись все остальные и никакого грязного намека в мою сторону от нее и других не последовало. Кажется, я выдохнула с облегчением. Закончили мы ближе к семи, Марк сам отвез меня на работу.
Во вторник утром у меня пронеслась грешная мысль не идти в больницу. Жуть как хотелось спать, не помню, когда в последний раз была такая ужасная ночная смена. И если бы не маленькое сообщение, гласящее «Жду вас, Марина Евгеньевна, на поздний завтрак», не пошла бы.
Около десяти добралась до отделения. Захожу в ординаторскую, в которой не видно ни единого человека и лишь звук бренчащей ложки говорит об обратном. А вот и Елена Константиновна.
— Здравствуйте.
— Привет. А ты чего опаздываешь, еще и на целый час.
— Я не опаздываю, а задерживаюсь, и мой куратор об этом предупрежден. Я с работы.
— А заведующая в курсе? — отпивая что-то из чашки интересуется эта стерва. Ну в принципе, ничего неожиданного, на денек что-то задержалась. — Об этом нужно предупреждать все отделение, и у тебя должна быть только одна работа-больница. Все остальное в нерабочее время, а ты видимо не справляешься.
