пробираемся сквозь толпу, расталкивая людей с дороги.
— Э-э, ты не мог бы немного притормозить? — спрашивает Мэри с застенчивым смехом.
Я забыл о ее существовании и, вероятно, позже буду сожалеть об этом, но прямо сейчас каждая клеточка внутри меня вибрирует от потребности добраться до Лорен.
Музыка достигает крещендо, и я теряю ее из виду. Танцоры начинают замедляться, и знаю, что скоро все закончится, я волнуюсь, что после этого могу больше не найти ее. Люди хлопают и кланяются своим партнерам, а затем пары расходятся. Я все еще держу Мэри за руку, мыслями отсутствуя в этот момент. Она дергается, и я отпускаю ее. Она вздыхает с облегчением, бормочет: «Спасибо», и убегает, радуясь, что избавилась от своего невнимательного партнера.
Где-то Расс наблюдает за нами и смеется. Мне должно быть не все равно, но потом толпа расступается ровно настолько, чтобы я заметил Лорен, и теперь она не двигается. Она стоит в стороне от танцпола, зажатая между двумя мужчинами в дьявольских масках, в смокингах, которые улыбаются ей сверху вниз так, словно хотят ее съесть.
И тут меня осеняет: я пришел сегодня вечером с намерением воссоединиться с призраком из моего прошлого, но женщина, стоящая в нескольких футах от меня — не призрак. Она из плоти и крови, с розовыми щеками и золотисто-светлыми волосами. Они ниспадают ей на спину, той же длины, что и десять лет назад, за исключением того, что теперь локоны не такие дикие и свободные. Даже несмотря на ее маску, знаю, что это она, в ту же секунду, как замечаю ее с другого конца комнаты. Верхняя часть платья обтягивает ее изгибы, но юбка развевается вокруг нее, как облако. Я вижу достаточно намеков на ее молодость, чтобы понять, что моя старая подруга где-то там, но так много изменилось. Ее скулы кажутся неуловимо выше. Лицо, которое раньше было круглым и милым, теперь приобрело форму сердечка и стало скромным. Мой желудок туго сжимается, когда вижу блеск в ее глазах, который, словно шепчет: «Правила изменились».
В те времена ее красота не имела никакого значения, как изысканное произведение искусства, надежно спрятанное за музейным стеклом. Мне и в голову не приходило переступить через бархатный канат — она была слишком молода, а я был слишком стар…
Но теперь она слишком близко, и она наклоняется еще ближе.
К другому мужчине.
Четыре шага, и тогда я узнаю, все так же выразительны ее глаза, все так же сладок ее голос, все так же любит она говорить, говорить и говорить или время превратило ее в ту, кого я никогда не знал?
Она смеется и прижимает руку к груди, отдаваясь моменту всем телом. Прежде чем осознаю, что делаю, я улыбаюсь вместе с ней, зараженный так же, как и два придурка по обе стороны от нее.
Я мельком замечаю ее открытую танцевальную карточку, когда один из мужчин теребит ее. Полная, каждая строчка заполнена, и уверен, что, если бы она позволила, по бокам тоже были бы каракули. Оборотная сторона была бы заполнена чернилами дважды, слоями со всеми именами в комнате, кроме моего.
Лорен
Весь вечер я не могла перевести дух. Я ожидала, что сегодняшний вечер будет состоять из старых друзей, кого-нибудь из коллег моего отца, может быть, эклектичных приятелей-хиппи моей мамы. Интимная встреча, а не этот цирк с тремя кольцами. Мои родители пригласили полгорода, и, по-видимому, всем был дан строгий приказ вмешиваться в мою личную жизнь. Когда я приехала и вышла из родительской машины, меня сразу же увела подруга моей мамы, которая хотела познакомить меня со своим сыном.
— Он врач, — сказала она. — Пластический хирург, речь идет о двух зайцах одним выстрелом!
С тех пор меня передавали по кругу, как горячую картофелину. У каждого есть кузен, брат или (не дай бог) дядя, с которым они хотели бы меня познакомить. Сначала я была польщена, но теперь думаю, что совершила ошибку, упомянув о своей личной жизни маме на днях за завтраком.
Что я сказала: «Думаю, теперь, когда вернулась, мне хотелось бы чаще ходить на свидания».
Что она услышала: «Я отчаявшаяся, одинокая неудачница. Пожалуйста, превратите предстоящую вечеринку в аукцион крупного рогатого скота, на котором я — почетная телка».
Не то чтобы я была готова броситься на шею следующему завидному холостяку, который попадется мне на пути. Это больше похоже на то, что у меня наконец-то появилось время осознать, как мало близости у меня было за последние несколько лет. Раньше я не шутила. Я действительно считаю, что больше думаю о пицце, чем о своей личной жизни. Пеперони превыше секса? Этого не должно быть, даже если это только что вынутый из духовки, сочный, сырный шедевр. Я в Новом Орлеане и готова к любви, хотя теперь сожалею, что сказала своей матери, что нахожусь «в активном поиске» — подозреваю, что большая часть внимания, которое я привлекла сегодня вечером, как-то связана с ней и ее ртом, жаждущим внука.
Возьмем, к примеру, этих двух парней. Они достаточно милые, но я не могу от них избавиться. Ранее я пыталась вырваться, чтобы сходить в туалет, и один из них сказал, что сопроводит меня. СОПРОВОДИТ так, как будто на меня нападет чаша с пуншем. Удивлена, что второй не предложил подогреть сиденье.
— Итак, твоя мама сказала мне, что ты говоришь по-испански, — говорит холостяк № 1.
Я неловко улыбаюсь.
— О, э-э, не совсем. Думаю, что изучала его в течение семестра или двух в старшей школе.
— Te quiero mucho11, — говорит он, довольный собой.
— О, — говорю я, чувствуя себя неуютно из-за преувеличенного произношения буквы «Р». — И еще «Тако Белл».
Холостяк № 2 пользуется этой возможностью, чтобы сказать мне, что он говорит по-французски.
— Свободно, я бы добавил. Говорят, это язык любви, — а потом, клянусь, его брови слегка приподнимаются, как будто он пытается соблазнить меня ими. Должна признаться, они произвели на меня большее впечатление, чем его языковые навыки. Они похожи на двух гусениц, накачанных кофеином.
— Сделай это еще раз.
— Что? — спрашивает он.
— Эту штуку с бровями.
Он подшучивает надо мной, а затем Холостяк № 1 пробует это сам, как будто я действительно собираюсь выбирать своего следующего парня, основываясь на способностях играть бровями. Все это вызывает у меня приступ смеха, и они присоединяются, как будто они в курсе шутки. Когда мой смех стихает, я задаюсь вопросом, осознают ли безумные люди тот момент, когда
