силы посмотреть ему в лицо и даже улыбнуться.
— Да пусть так, но почему это волнует тебя, Алик? Какое тебе, женатому и успешному молодому человеку, дело до проблем одинокой непутевой девушки? Зная тебя, думаю, что запавших на твое обаяние дурочек был еще вагон и маленькая тележка, даже если ты с ними и не спал. И что? До их чувств тебе тоже все еще есть дело?
— Разумеется, нет, Поля, мне есть дело только до тебя, и не потому, что мы были физически близки, — ответил Алик. При последних словах она толкнула его локтем в бок, хотя никого из знакомых не было даже в поле зрения, и он заговорил тише:
— Дело в том, что только ты знаешь, кто я на самом деле, что творится у меня глубоко внутри. Только перед тобой мне не было стыдно за то, какой я...
— Да-да, стыдно тебе не было, тут я не поспорю, — прервала его Полина, и Алик, поняв, что слова вышли двусмысленными, стушевался.
— Давай отойдем в сторону, я тебе все объясню, — предложил он.
«Как в плохом кино, — подумала Полина. — Осталось только добавить „милая, это не то, что ты думаешь“, с той лишь разницей, что там это обычно говорят женам».
И все же она, ругая себя за уступчивость, направилась вслед за ним в прилегающий зал, где звучала приятная медленная музыка и некоторые отдыхающие, в основном предпенсионного возраста, уже танцевали, разбившись по парам.
Встав в укромном уголке, молодые люди некоторое время неловко молчали и наконец Алик заговорил:
— Видишь ли, Полина, для меня очень важен твой приезд. Я ведь даже прощения у тебя толком не попросил, хотя такого тогда наделал... Но поверь, я до сих пор расплачиваюсь за свою вину, в том числе и этим браком, в котором не провел ни одной спокойной, комфортной минуты, не был самим собой! Если бы я знал, что отныне всегда буду жить по указке, соответствовать, подстраиваться!..
— А ты не знал? — смогла наконец Полина вставить слово.
— Ну, по-хорошему должен был знать. Но Поля, кто не надеется, что будет так, как ему хочется, а не так, как должно быть по логике вещей? У тебя разве не было подобного?
— Даже не знаю! А на что ты надеялся, позволь поинтересоваться? Впрочем, я, кажется, догадываюсь: что Инга после свадьбы останется такой же красивой, эффектной, сексуальной и самостоятельной, но при этом будет мягкой, терпеливой и послушной женой? Где-то я слышала нечто похожее, а? Не ты ли мне про Игоря говорил?
— Не совсем так, Поля: меня бы вполне устроило, если бы Инга меньше работала и мы вели более скромный образ жизни, но дома был мир и лад. Хотя особой роскоши я, если честно, и не видел: все идет только на понты, пиар и ее психологические изыскания. Меня-то она лишний раз порадовать вовсе не рвется, я за эти два года даже отдохнуть на море ни разу не выбрался, — одно только это долбаное «творчество»! Да еще ее родители достают с разговорами о внуках: бизнес кому-то надо передать! И никто не спрашивает, что надо мне...
— Так чего ты сейчас от меня-то хочешь, Алик? — устало спросила Полина, почувствовав, что у нее начинают ныть виски. — Я тебя уже давно простила и желала тебе добра, но устроить свою жизнь можешь только ты сам. Ты просто хотел выплакаться или получить совет? Но ты сам знаешь, как поступить в твоей ситуации! Просто не хочешь ничего менять, тебя вполне устраивает роль жертвы властного семейства! Или я не права?
— Я прежде всего хотел тебя увидеть, — сказал молодой человек, положив руку ей на плечо. — А когда узнал, что ты приедешь, услышал твой голос, увидел на тебе свою брошь... Поля, ты не представляешь, как у меня внутри все перевернулось! Наверное, я впервые за два года вспомнил, что я все еще живой. Спасибо тебе, что приехала, Поля...
Невольно Полина всмотрелась в темные завораживающие глаза Алика, будто в пропасть. Она до последнего запрещала себе это, будто его взгляд мог растворить обезболивающую заморозку, под которой жила ее душа, отгородившись от воспоминаний об этом мужчине. И будто решив напоследок себя испытать, она все же взглянула...
В этот момент, словно по заказу, в зале зазвучали знакомые обоим нежные, бархатные аккорды одной из любимых Аликом песен кантри, будто уносящие в мир, где всегда солнечно, где пахнет сеном и свежим хлебом, где все тонкости и переливы чувств умещаются в незамысловатых и вечных словах, понятных и старикам, и детям. Тут Полина посмотрела на Алика уже вопросительно: не подстроил ли он это на самом деле? Но его лицо выражало такое неподдельное изумление и детский восторг, что сомнения исчезли, а за ними стали уплывать и все доводы рассудка.
Алик пригласил Полину потанцевать, и она, следуя скорее за мелодией, чем за ним, уловила ее неторопливый и элегантный ритм, в котором постепенно смешивалось их дыхание, ладони скользили по плечам, пальцы переплетались, глаза, закрывшись за ресницами, ограждали от бесцеремонности внешнего мира, а губы жадно искали друг друга.
Все остальное можно было списать на безумную игру гормонов и нервов, наваждение или какие-то неведомые чары. Но Полина слишком ясно помнила свою полутемную душную комнату, впопыхах брошенные на тумбочку часы и кольцо Алика, последние секунды стыда и испуга, его неразборчивый шепот, настойчивые страстные поцелуи, объятия, от которых ныли ребра и горела кожа, резкую боль в напрягшейся плоти, почти как в первый раз. Он почти не тратил времени на прелюдии и игры, будто истосковался по женскому телу, и Полина сейчас не могла думать о том, адресованы эти эмоции лично ей или в нем просто сорвалась какая-то пружина. Лишь на мгновение мелькнула мысль, что потом, и очень скоро, ей придется взглянуть правде в глаза и вероятнее всего пожалеть о случившемся.
Полина пожалела об этом уже на следующее утро, проснувшись задолго до звонка будильника на телефоне, когда перламутровый сумрак за окном еще не успел рассеяться. Она была одна, и почти ничто, кроме ноющей боли в конечностях и жжения внизу живота, не напоминало о ночном происшествии, в котором сейчас уже не виделось никаких оттенков романтики. Уютный пансионат ничем не напоминал постоялый двор для любителей случайной страсти или тех, кто ведет двойную жизнь, отдыхая
